Выбрать главу
1960

95. ДОРОГА

Ярославу Смелякову

Две тяжелых разлуки,                                        лишенных прощанья, две встречи, когда задохнулись глаза. О дорога,                   с рассвета я помню твои обещанья, дорога, дорога,                              зазубренная, как гроза. «Ну ладно», — ты скажешь, отодвинув ладонью. Смеемся с тобою, захвачены завтрашним днем. А я не забуду той встречи. Ты помнишь? Я помню, как за руку взял. А дорога сказала: «Идем!» Она города                    не обарабанила славой, не стелила тебе, подрезая, цветы. Идет по дороге не гитарист кучерявый, а верный товарищ земной правоты. И бесконечна, заманчива эта дорога. Она не прогулка. Еще обещает бои. Ветер времени дует любовно и строго в молодые рабочие плечи твои.
1960

96. В НОЧЬ ПЕРЕД ПОЛЕТОМ

Спи, Настенька, я к двум твоим годам клонюсь посеребрённой головою. Спи. Никому на свете не отдам, не бойся,                   спи спокойно под Москвою. Во сне растут все дети на земле. Спи. А я пойду, ликуя и страдая. Пускай к тебе в вечерней полумгле во сне приходит мама молодая. Пойду. Бушует летняя Москва. Да что за утро выпадет ей завтра! Мне надо знать заветные слова готового к полету космонавта. Да, это завтра. А сейчас пока спят космонавты родины, как дети. Я знаю — их дорога далека, пусть спят пока в подлунном пересвете. Я знаю, кто она. В урочный час взойдет над всем,                                     и мир ее услышит, земной предел пройдет у самых глаз. А женщина уснула, ровно дышит. Она всё знает, —                               спит, и сны легки. Я знаю — и не сплю. Да, мне не спится — в полете будут все ее витки лететь вослед,                            пока не приземлится. Всё вместе:                       степь. Отчизна. И она. И Волга. И поэзия. И Настя. Всё это вместе —                                 жизни глубина, и высота, открытая для счастья. Дай мне слова, поэзия, приди. Земля светлеет с каждым оборотом. На все века, что будут впереди, запомню эту ночь перед полетом.
1963

97. ОБЕЛИСК

Вы думаете — нет меня, что я не с вами? Ты, мама, плачешь обо мне. А вы грустите. Вы говорите обо мне, звеня словами. А если и забыли вы… Тогда простите. Да. Это было всё со мной, я помню, было. Тяжелой пулей разрывной меня подмыло. Но на поверхности земной я здесь упрямо. Я только не хожу домой. Прости мне, мама. Нельзя с бессменного поста мне отлучиться, поручена мне высота всей жизни мира. А если отошел бы я иль втянул мимо — представьте, что бы на земле могло случиться! Да, если только отойду — нахлынут, воя, как в том задымленном году, громя с разбега, пройдут мимо меня вот тут, топча живое, кровавым пальцем отведут все стрелки века. Назад — во времена до вас, цветы детсада за часом час — до Волжской ГЭС еще задолго, так — год за годом — в те года у Сталинграда, в года, когда до самых звезд горела Волга. В год сорок… В самый первый бой, в огонь под Минском, в жар первой раны пулевой, в год сорок первый… Нет, я упал тогда в бою с великой верой, и ветер времени гудит над обелиском. Не жертва, не потеря я — ложь, что ни слово. Не оскорбляйте вы меня шумихой тризны. Да если бы вернулась вспять угроза жизни — живой я бы пошел опять навстречу снова! Нас много у тебя, страна, да, нас немало. Мы — это весь простор земной в разливе света. Я с вами. Надо мной шумит моя победа. А то, что не иду домой, прости мне, мама.