Выбрать главу
1975

139. ПАРК БЕЛЬВЮ

Майор Плехотин, вы помните старшего лейтенанта,                                                              худого, как щепка? В новом кителе, сшил его перед Вислой                                         лучший варшавский портной. Я был как новенький веник,                                                 скрученный крепко… «Где парк Бельвю?..» Я не знаю… Я тут впервые,                                вместе с войной. «Где парк Бельвю?.. Где?..» — кричали мы                         в каменном хитросплетенье. Но улицы были перемолоты и перемешаны гневным                                                                                                  огнем Встречные немцы                                  в развалины ускользали, как тени. Наши бойцы разводили руками: «Бельвю?                 Не слыхали о нем…» — «Зачем ему парк?» —                                                  я подумал. А голос, ваш голос: «Где парк Бельвю?..» Я за вами с трудом успевал. «Где парк Бельвю?..» — Силой нездешней и безответной любви                                                                       раскололось эхо вашего голоса здесь,                у войны на краю. Товарищ Плехотин, бежал я за вами, не зная… Потом стоял у вашего локтя над холмиком свежим                                              в сосновом бору у фанерной звезды:                                  «Красноармеец Плехотин.                                    1925–1945. 1 мая»; Вместе с вами так и буду делить эту тяжесть,                                                     пока не умру. И теперь, товарищ майор,                                                  у каждого обелиска вспоминаю тот день,                                       черты ослезненного болью лица. Впервые увидел тогда я победу                                                         так близко: бессмертие сына, вечное горе отца.
1975

140. СОЛДАТЫ

А были дни и ночи — стали даты, нас разделив на мертвых и живых. Читают постаревшие солдаты воспоминанья маршалов своих. Листают, возвращаются и — дальше… Сон не идет. При тишине любой. Ага, деревня помнится на марше, а вот еще — а дальше первый бой. Передовая — это нам известно. А здесь траншея, правильно, была, здесь ночевали сумрачно и тесно, здесь ранило — отметина цела. Читают… Удивительно солдату, как в Ставке, там — в далеком далеке, его дороги наносил на карту Верховный сам, с карандашом в руке. Как от Генштаба                              и до рядового, до сердца, замеревшего в груди, летело —                     долетало слово в слово — заветное: «В атаку выходи!» А на груди не так уж и светило. С подвозом трудно — шли в снегу, в грязи. Немыслимо, чтобы на всех хватило медалей, — нам снаряды подвози! Разглядывают карты битв великих: к Берлину — стрел стальные острия. Вот где-то тут, в кровавых этих бликах, находят точку, — вот она, моя! Трехверстку бы достать — другое дело, масштаб не тот, а то бы и нашли свою травинку в прорези прицела, свою кровинку на комке земли. Вперед, вперед! В жарыни и в метели бегом за танком — не жалей ноги! Шинели длиннополые свистели, кирзовые стучали сапоги. Затягивали ватники потуже, бежали в шапках — звездочкой вперед. Четыре года спали без подушек, из котелков кидали что-то в рот. Четыре года жизни —                                     год за годом, четыре года смерти —                                    день за днем, во имя мира всем земным народам бежали, опоясаны огнем. Всё, что свершили, — памятно и свято. Навеки будут рядом, без конца, — могила Неизвестного солдата и счастье победившего бойца!