С колдовским, цвета чайной розы, лицом,
Позабыв свой титул, гордыню и сан,
Отвела вуаль, обвивавшую стан,
Улыбнулась лукаво Чану и мне.
Стены раздвинулись, ночь расцвела,
Луна отражалась на глади стола.
Только Чанъ, хладнокровно невозмутим,
Водил и водил утюгом своим.
И пропела она занятому Чану:
«Ты позабыл?..
Что давно, много столетий назад,
Твоею возлюбленной я была там,
Где волны к китайским бегут берегам.
В городе дивных павлинов мы торговали зерном,
Город дивных павлинов стоял на песке золотом,
Город дивных павлинов стоял на песке золотом…
Когда безумный мир лил человечью кровь,
Меняя камень первобытных топоров
На металлическое лезвие меча,
В Китае – под шатром дерев
Мы пили чай, и волн напев,
Лаская слух, нам сладостно звучал.
Крылья порхали, звуки лились –
Наши сердца для любви отворил
Скромный певец, что весь мир покорил…
Ты помнишь? – много прошло веков…
Мир принадлежал только нам… Ведь ты был рождён,
Чтоб золотой унаследовать трон
Страны, распростёртой у твоих ног.
Детьми династии Хань каждый гордиться мог:
Мы резали по нефриту, пряжу плели из шелков,
Читали премудрые книги минувших веков…»
«Да, я помню, я помню:
Весна пришла насовсем,
Весна пришла насовсем». –
Китайский пропел Соловей.
Я, словно зачарованный, видениям внимал,
Хотя всю улицу фонарь, качаясь, освещал,
Хотя уже забрезжил день в предутренних лучах,
Хотя я знал, что в прачечной служил
гладильщик Чанъ…
Но меркли в сознанье дороги, вокзалы,
Башенный бой в переулках тонул,
Тучи причудливо пересекали
Долины, пруды, листья лотоса… Вдруг
Огромный светляк, мерцая, вспорхнул.
И девушка, нежным лицом заалев,
Раскрыла веер, сложила веер,
К Чану простёрла руки, произнесла нараспев:
«Ты помнишь? –
Столетья спустя
Из рдяного камня был храм возведён.
Ты помнишь
Малюток-детей
С фонарями, сиявшими светом луны? –
Из дальних провинций великой страны
Пришли они славить наш трон.
Великолепьем и пышностью
Всех восхищал он.
Длиннобородые старцы
Около нас восседали близко, кланялись низко,
Каждый пророческим взглядом истину постигал.
«Вы праведно жили…» – позже Конфуций сказал.
Крылья порхали, звуки лились –
Наши сердца для любви отворил
Скромный певец, что весь мир покорил…
Ночью трели оборвались.
Дети,
Крестьяне
И мудрецы –
Все разошлись.
И только для нас вновь зазвенел голос певца.
Мы были одни, легко и возвышенно
наши парили сердца.
Моё серебристое имя, моё серебристое имя,
Моё серебристое имя – ты помнишь? –
Споря с бушующим морем, ты повторял без конца».
Не повернулся гладильщик к ней,
Склонившись к доске, всё водил утюгом.
Но она была и хитра, и умна. –
Вместо Чана пропел Соловей.
«Дорогая… любимая… милая…» –
Китайский пропел Соловей.
…………………………………………..
Мрачный идол, который таился в углу,
Хмурясь, сдвинул складки лица,
Разорвал хриплым рёвом ночную мглу,
Заглушая голос певца:
«Оглянись в глубь веков, обернись!
Слушай, – катятся волны на пирс!
Слушай звоны серебряных брызг!
Слушай шторм и грозу!
Слушай гонгов священных призыв!
Магией музыки объединив
Гулы и ритмы, – волны несут
Старых заклятий мотив:
«Драконы Китая, драконы
В красных искрах, в искрах зелёных;
О драконы Китая, драконы…»
Смолк божок… Тогда девушка снова
Обратилась к Чану, промолвив:
«Ах, неужели, нашей зари ты бирюзу позабыл?
Бархат травы, над которой стелился туман и стыл?
Мрачного идола заклиная, ему поклонялись мы,
И Бог Драконов услышал, услышал наши мольбы.
С плещущих в небе дворцовых знамён
Радугой пенной склонился он.
По зову печали тоскующих слов
Предстал перед нами властитель штормов –
Волшебный Дракон чародейства и снов.
Высоко устремилась наша мечта…
На горбатой дуге расписного хребта
Мы неслись к ущельям Драконовых гор,
В край скалистых вершин, водопадов, озёр,
В тот священный дом, где мы родились