Нет, тех воспоминаний ноша не легка мне,
Но их осенний ветер с пылью унесет,
Ведь только тут, на этом скользком камне,
Мое житье протоптанное всё.
Здесь дух пивных всё гуще и угарней,
Тут в стенах трутся песни хриплые людей,
Но поцелуем не сожмут хмельные парни
Шершавый рот, голодный рот ночей…
И звонят фонари, и проституток визги,
Еще темней подвал и всё, что в нем,
Где корчатся продажных тел огрызки…
«Иди-ка, стерва, выпьем мы вдвоем…»
Ночь глубока, уж лето миновало,
Последний лист слетает на панель,
А ты в тени, у темного подвала,
Еще стоишь, не продана досель.
20–21. НОЧЬ ЖЕЛЕЗНЯКА
1
К оврагу подошли, и тени по долине
Откинулись от мощных тел назад.
Скрипят возы, выстраиваясь в ряд;
Тяжелые колеса вязнут в глине.
А вожаки не спят, совет вершат —
Про месть и смерть панам на Украине.
Здесь все верны свободе, как святыне,—
Казак, и пахарь, и беглец солдат.
Люд зашумел и снова стих в лесах.
Услышал и казак, и ратай, и монах
Крик третьих петухов, пророков златоустых.
И гнев у всех в сердцах заклокотал,
И, от костров отброшенный, упал
На степь теней бунтарских сгусток.
2
Отгомонила и прошла
Ночь-гайдамачка степью лунной.
Иная пламенность легла
На град булыжный и чугунный.
Но за душу берет тела
Всё та же лють ознобом юным.
Взамен клинка рука взяла
Холодный браунинг коммуны.
И, жесткий взор вперив вперед,
Стезей жестокой, что ведет
Через века к мечте заветной,
Людской мятежный гнев грядет,
Непокоренных клич победный
Рабов к восстанию зовет.
22. КРОВЬ ПОЛОНЯНОК
Бьет космогрудый конь у привязи копытом.
На дне котлов, раскрытых широко,
Клокочет сладкое кобылье молоко,
И зелья пахнут соком ядовитым.
Здесь не прервет и смерть сон воинов нечистый,
И неподвижен на сырой земле
Узор чеканный крон, похожий в сизой мгле
На львиный корпус мускулистый.
К земле склоняется костров кустарник дикий,
И в небосвод уперся дым струной.
Замаранный наряд разорван в крике,
Цветущей гроздью грудь трепещет под рукой.
И оросил любовный пот
В полях Украины родимых полонянок,
И рты растерзаны, и будет спозаранок
В девичьих животах расти монгольский плод.
Цвели года, — извечный цвет лугов,—
И в сайдаках сердец нет стрел воспоминаний,
Но кровь былую, полную желаний,
Потомок сохранял во тьме веков.
И любы нам слова тяжелые, как дым
Костров, зажженных некогда татарами,
Лелеем крови мощь с наследиями старыми
И даль, объятую пожарами,
Встречаем сердцем круглым и простым.
23. МОЕМУ ДРУГУ
Ты изолирован, ты смог уединиться,—
Твоя пора.
Беззвучно бьются на странице
Конвульсии пера.
Безжалостна жестокая игра,
И сердце — к финишу, и вперегонку — слово.
И пульс агонии безумьем атакован,
Высокою температурою пера.
Так, поэтический гурман,
Не замечаешь роста дней,
И всё становится стыдней
Убогих рифм и сердца смрадных ран.
И ты пытаешься опять
Найти глубины в слове плоском.
И возвеличивать и ждать
Любви туманные наброски…
И дни идут, но сердца тухлый ком
Надеется под серым пиджаком.
Пустыми переулками тоски
Ты в бледных сумерках запутался опять,
И, как воды разбуженная гладь,
В глазах плывут неясные круги.
И мимо сердца кровь плывет, плывет,
Кривой усмешкою у синих губ цветет,
И черный горизонт перед тобой
Узкою колышется петлей…
От мелких дум покоя нет и нет,
Гнилая кровь течет из-под пера,
Когда с продажной девкою, поэт,
Ты ищешь правды и добра…
Пустыми переулками тоски
Ты в бледных сумерках запутался опять,
И, как воды разбуженная гладь,
В глазах плывут неясные круги…
24. ЭЛЕГИЯ АТТРАКЦИОНОВ
Из стебля черного баска —
Тяжелый гул басов,
И флейты суета резка
На щебне голосов.
Резкий прыжок, наглый скок,
Сухой, как дробь, галоп,
И флейт отчаяние, и рок
Над ямами синкоп.
Крутись, весь цирк, крутись, весь свет,
Крутись ты, карусель,
Остроконечный фейерверк
Взлетает… надо всем…
И день — наверх, и ночь — наверх,
Ни слова, сердце, — цыц!
Крутись, безумный фейерверк,
Крутись, безумный цирк!
Глаза толпы внезапно, вдруг
Пробиты шпагой ламп,
Крутись же, распроклятый круг,
Такт!
Темп!
Иль долго крутишься так тут?
Ужель не упадешь,
Ужель?
Твой выгиб каждый в пустоту
Бросает капельмейстера жест
Изгибом, темпом, тактом,
Стой!
Для каждой ноты есть
Знак
Свой!
И узнаешь упорство математики,
Пароксизмом увлеченья и тоски,
Товарищ!
Друг!
Брат!
У каждого свой знак,
Каждая нота подобрана,
Как милостыня торб,
И скрипит между ржавыми ребрами
Сердца сухой горб.
Сердце, вертись, качайся
Навыворот, вниз-вверх,
Из губ акробата-китайца
Ручейками журчит смерть.
Захлебнулся в трухе конвульсий,
Завертелся на длинной косе,
И сцепились в едином пульсе
Сердца
Всех.
Горло горбом пригнется,
Оборвется крик,
Как свистнет флагом с трапеции
Человеческий черный язык.
Тоненько вскрикивает барышня…
Тогда ты из пустоты
Отчаяньем, воплем ударь еще,
Сомкни их голые рты!
Слюну и слезу выточи,
Гримасы смешав, кромсай!
Раскачались, как трупы на ниточках,
Голоса.
25–27. СТРОЕНИЯ
1
СОБОР
Взнесясь в тени холмов, цветя вдали от мира,
Звучит колонна, как гобоя звук,
Звучит собор гранитным Dies irae,
[30]
Как оратория голодных тел и рук.
Встает костер благочестивой готики,
Как пламень веры,
как веков салют,
И, богохульствуя, до облак восстают
Вершины башен —
пальцы или дротики.
Руками обхвати холодные громады,
И пусть безмолвных рук порыв
Поднимет сердце через все преграды
На острогранных копьях рифм,
Чтоб в очи башен, в злую дрожь
Оно вгляделось
и, как звон, забилось.
От пальцев башен тень падет, как стилос,
[31]
И почерка ее ты не перенесешь.
Как бы костлявые оковы,
На сердце ляжет грузных слов узор.
Железом,
пламенем,
елеем,
кровью —
снова
Куется повесть про собор,
О том, как в сотнях вздетых рук,
Под скрежетом зубов
и скрежеты гранита,
Как смертный гимн,
как рев последних труб,
Гремящих в небосвод раскрытый,
Вставал, собой во славу феодала,
Вертеп молитвы,
вопль людей;
И на тарелки площадей
Уж падал звон его устало,
Как медный грош,
как жертвенный медяк…
В худых руках католика вот так
Бренчат упорно четки из сандала.
На звон не шли,
а пресмыкались рьяно
Рабы, шуты, князья и короли;
И вот зиял собор,
как сладостная рана
Распятой и замученной земли.
И, падая,
карабкались под своды
Тела без рук и руки с телом врозь;
И рты, разорванные вкось,
В гранитной быстрине вопили про невзгоды.
И хищною стрелой, гудя, взлетал в просторы,
Как рук несытых островерхий сноп,
Разнузданный корабль собора
Средь вдохновенных, фанатичных снов.
вернуться
30
День Страшного суда (лат., букв.: день гнева) — название одного из католических гимнов.