Дознались о том министры,
сам мэр постучался в дверь,
Чуть свет заявились бобби
и стали толпой на стреме.
«Хочешь квартирку, Томми?
Будет квартирка, Томми!
Но погулять не выйдешь ты из нее теперь».
«Задержанный полисменом,
никто не проникнет в дом,
Никто вам не бросит хлеба
в каком-нибудь грязном коме».
— «С голоду сдохнешь, Томми,
Если не станешь, Томми,
Преданным и послушным, тихим, как мышь, притом».
«Держитесь, ребята, знайте:
чиновники в эти дни
Хотят проучить бездомных
и нас обвинить в погроме.
Пояс потуже, Томми,
Голод — не тетка, Томми!»
Третий уж день без хлеба и без воды они.
На той стороне пугливо
их жены три дня стоят.
Ты видишь их лица, Аткинс,
в голодной своей истоме?
Там твоя Анни, Томми,
Хлеб принесла для Томми.
Крутятся полисмены, сердятся и молчат.
О чем она молит бобби?
Во всем он откажет ей!
Она подошла к воротам.
Но клобы
[42]уж на подъеме.
Клоб опустился, Томми…
Бьют твою Анни, Томми!
Томми, щеколду вышиб, выбежал из дверей.
«Не бейте, не смейте!» Хряснул
о голову Томми клоб.
Как выстрел, друзья метнулись
в туманном дверном проеме:
«Все мы с тобою, Томми,
Вместе с тобою, Томми!»
Томми склонил на камни кровью залитый лоб.
Крик женщин пронесся глухо.
Но тут из домов, с авто
Посыпалась куча бобби
принять участье в разгроме.
Тащат в машину Томми,
Топчут бездомных Томми!
Смолкли они. Пощады здесь не просил никто.
Судья свой парик поправил
и начал, хрипя, читать
Прекрасный закон британский,
копаясь в огромном томе.
И получил наш Томми,
Вместе с друзьями Томми,
Комнатку за решеткой ярдов примерно в пять.
«Покурит, игрушку склеит,
и черт его не возьмет!»
Задержанный не утопит
ни в Темзе себя, ни в роме.
Формы солдатской Томми
Здесь не износит Томми,
Только жена, быть может, в вечной нужде умрет.
Так, страж вековых традиций,
парламентский лейборист
Свою доказал способность
наладить порядок в доме.
Что ему скажет Томми?
Кто будет слушать Томми?
Слушать министра нужно, он ведь — «социалист»
8
В СТРАТФОРДЕ НА ЭЙВОНЕ
Сребрится стрельчатая травка газона,
День сумрачен, влажен и мглист.
Плющом помертвевшим обвита колонна.
Мерцает густой остролист.
Всё тихо. Лишь трепет беззвучного звона
Взбирается вверх, серебрист,
Да сыплются листья, желтея и тлея,
С янтарных платанов аллеи.
Нет, я не нарушу дремоты. Лишь тише
Пройду этим тесным двором
Туда, где степенно и сумрачно в нише
Он пишет крылатым пером,—
Слова, что не сказаны раньше, он пишет,
Слова, что не собраны в том.
Но как одиноко в неярком сиянье
Наивное то изваянье!
Ему, несчастливому сыну банкрота,
В итоге стольких передряг,
Актеру, тайком написавшему что-то
Для комедиантов-бродяг,—
Пожалуй, ему не к лицу позолота,
Не нужен совсем саркофаг.
Но славы его атрибут не утратит:
Перо и бумага — и хватит.
На сглаженном временем влажном пороге
Он вырезать сам попросил
Слова эпитафии, полной тревоги
За прах невельможных могил:
Стратфордский ремесленник, странник убогий,
Не слишком уверен он был,
Что кости поэта, бродяги, актера
Почиют в ограде притвора.
Немало он слышал проклятий бесстыжих,
Видал корчмарей и менял,
Встречал школяров и крикливых ярыжек
И рыночный смрад обонял,
И, черный, как дым на соломенных крышах,
Он по свету с голью гонял.
Он знал, ненавидя, ликуя, ревнуя,
И щедрость и подлость земную.
И, жадный до жизни и воображеньем
Достигший глубин естества,
Несытый, исполненный страсти и жженья,
На мир предъявлял он права,
И полчища слов выводил он в сраженья,
И шли и боролись слова.
Так вечную правду поэт-триумфатор
Принес на подмостки, в театр.
Как вечно в горах непогода клубится,
В трагедиях дышит гроза.
Стихия ревет и на части дробится,
И молния блещет в глаза.
Шалеет ревнивец, крадется убийца,
По страшному скату скользя.
Сверканьем оружья, огнем красноречья
Пылает борьба человечья.
Не алчным купцам, не дешевым лакеям
Ту мощь суждено воспринять,
И перед гигантским и светлым трофеем
Колени свои преклонять,
И труд, совершенный великим плебеем,
Умом благодарным обнять:
Титаном навеки скрепленные глыбы
Сердца раздавить им могли бы.
Где ж толпы, встающие буре навстречу,
Где рокот встревоженных зал
И в миг, когда смолкнут трагедии речи,
Партера бушующий шквал?
Где слава твоя — всенародное вече
Восторгов, и слез, и похвал?
Спускается занавес важно и сонно,—
Молчит гордый лебедь Эйвона.
Далёко от этой страны, на востоке,
На древней Памира земле,
Сквозь пропасти, сквозь ледяные потоки
Таджик на горбатом седле
Спешит, пробирается в город далекий,
Куда в вечереющей мгле
Поспеет он прямо к спектаклю, к началу,
Чтоб «Быть иль не быть» прозвучало.
В донецкой степи, у ребят-комбайнеров
Толпится веселый народ.
Поэта старинного яростный норов
Вогнал их в горячку и в пот.
Двенадцатый вечер бессонных актеров
К «Двенадцатой ночи» ведет,
Чтоб ярки и молоды были тирады
Для зрителей олимпиады.
Вот горец из спрятанной в тучах деревни
В театр многолюдный проник.
Он слушает жадно рокочущий, древний,
Как мужество, сильный язык.
Трагедия мчится. Дотла догорев в ней,
Герой изнемогший поник.
И Яго клянет, и дрожит за Отелло
Тот смуглый чабан Сакартвело.
Когда знаменитые кони четверкой
Сияют в морозной ночи,
На яркую сцену тревожно и зорко
Глядят кузнецы и ткачи.
Как в праздник, полны эти люди восторга,
Овации их горячи.
И девушка, спрятав лицо у колонны,
Оплачет влюбленных Вероны.
Туда, к не чужим, хоть и дальним народам,
Ты перешагнул рубежи.
Ты там оживаешь, не скован, не продан,
Всем юным величьем души.
Уже не плывет гордый лебедь по водам,
Загнившим от скуки и лжи,
Душа его, полная песен и звона,
Навеки ушла от Эйвона.
Уже не найдешь лебедей на Эйвоне.
Лишь занавес серых дождей
Струится ненастною рябью в затоне
Стратфордских пустых площадей.
Лишь сторож ключами бренчит на амвоне
Да листья сметает с аллей,
Где в сумерках так одиноко и сиро
Мерцает могила Шекспира.
9
ПО ШОТЛАНДСКОЙ ДОРОГЕ
Сини и сизы, лазурны и сивы,
Грифельно-серы и густо-черны,
Взвихренных туч распростерлись извивы
Над возвышеньями горной страны.
Ветры, свистя, вырывают растенья,
Вереск ломают и дергают мох.
В вое ветров, в ураганном смятенье
Заклокотал, закипел Ломонд-Лох.
[43]
Ветра глотнув, тут помчаться б в разгоне
Берегом, лесом, без меж и без троп…
Кто-то кричит: «Не ходи дальше, Джонни!»
Столб с четкой надписью: «Private».
[44]Стоп.