Земли пропитаны влагой студеной,
Тянет болотом, с опушек несет
Запахом плесени, каждый зеленый
Кустик подернут цветеньем болот.
Парк, голубея в недобром просторе,
Тянется тучей десятками миль.
Крепки ворота, всегда на запоре.
Дождик гундосит. Безлюдье и гниль.
Кто ж тут хозяином в этом безлюдье?
Злобный отшельник? Скупец-мизантроп?
Стой! Замолчи! Не ходи туда, Рудди!
Столб в серой плесени — «Private». Стоп.
Дальше и дальше, вперед по Хиг-Ланду.
[45]
Тмином и вереском пахнет туман.
Гонит овец грязно-белых гирлянду
Мшистым отрогом наемный чабан.
Овцы — лендлорда, холмы и поляны —
Тоже его… Неужели навек?
Тише, коль дорог вам хеггис овсяный!
[46]
Может подслушать худой человек.
Думаешь, счастье в пастушеском доме,
Как на Востоке, здесь даться могло б?
Перед судьбой твоей высится, Томми,
Столб земель герцога — «Private». Стоп.
Глухо топочут копытца овечьи
Вдоль небольшой каменистой стены.
Стареньким пледом покрытые плечи
Клонят под долгим дождем чабаны.
Столбик над тропкою — выцветший «Private»,
Столбик над фермерским жалким лужком.
Но землескупщики разве не вправе
Пренебрегать этим нищим столбом?
Что ж будет дальше? Сгниет ли в тумане
Где-то на Клайде бедняк землекоп,
Или в Судане, став хищником, Данни,
Столб свой вколотишь ты — «Private». Стоп.
Сомкнуты губы. Насуплены брови.
Что это? Чванство? Замученность? Сплин?
Хмурые образы средневековья,
Копья решеток, ограды куртин.
Как в подземелье, дышать нету силы
Душной, прогнившей насквозь стариной.
Вот громоздятся у края могилы
Тени столетий былых… Предо мной
Герцоги, лорды, дельцы, фабианцы,—
Масок крутящийся калейдоскоп
Вьется, облапив в бессмысленном танце
Столб с черной надписью: «Private». Стоп.
10
ВОСПОМИНАНИЯ О БЁРНСЕ [47]
Внезапный дождь, ударив с моря,
Весь в йодном запахе сыром,
Напеву джиги звучно вторя,
Пустился в танец под окном.
Еще по улицам пологим
Не отшумел его раскат,
Как, разливаясь по дорогам,
Ручьи ударили в набат.
Он миновал, как синий сполох
Летучих искр и струй воды,
И в радугах, как в ореолах,
На кручах расцвели сады.
Зазолотились, засинели
В игре сверкающих огней
Сырые выступы панели,
Каменья старых площадей.
Веселым холодком дохнуло,
Пьянящим, звонким, словно медь,
И сердце от такого гула
Вдруг стало радостно звенеть.
И, распахнув среди столицы
Окошко, круглое, как пенс,
Горбатых кровель черепицы
Перед собою видит Бернс.
Вот перед ним в броне кирпичной
Ползет, как ящер, как вампир,
Мир Эдинбурга черепичный,
Любимый, ненавистный мир.
Под черепичным покрывалом
Клокочет мир глухой борьбы.
Так стонет лес, гудят дубы
Под штормов яростным обвалом.
«Британский край! Хорош твой дуб.
Сосна и тополь — тоже.
И ты на шутки был не скуп,
Когда ты был моложе.
Богатым лесом ты одет,
И много в нем грибов, брат.
Но дерева свободы нет
Среди твоих дубов, брат.
А без него нам свет не мил
И горек хлеб голодный.
Мы выбиваемся из сил
На борозде бесплодной».
И в даль, печален и суров,
Впивался Бёрнс. И там вздымалось
Кипенье рваных облаков
И черепица мглою стлалась.
«Но верю я: настанет день
,—
И он не за горами
,—
Когда листвы волшебной сень
Раскинется над нами.
Забудут рабство и нужду
Народы и края, брат,
И будут люди жить в ладу,
Как дружная семья, брат!»
И, задыхаясь от погони
За песней новою своей,
Поднялся он в грозе и звоне
Кипучих мыслей и страстей.
Слова запели, затрубили
В сердца, в века, светлы, легки,
Взлетев, как птицы, в изобилье
Из-под сухой его руки.
Скорее настежь окна, двери!
И тьма и солнце за окном.
Навстречу небывалой эре
Выходит Бёрнс. Но где-то гром,
Но где-то молния полощет
И альбатрос зовет на бой.
И он на Эдинбурга площадь
Выходит, словно в век иной.
Идет, виденьем осиянный
Грядущих дней, — идет, спешит,
И шаг, как ямб, гудит, чеканный,
Квадратный меряя гранит.
Навстречу в хохоте, в гримасах,
Качая бантами, идет
Ватага чванниц толстомясых
В сопровождении господ!
Владельцы замков, бирж владыки,
Закона лживого столпы,
Ораторы придворной клики
И лицемерные попы,
Сановные душепродавцы,
Обманщики простых людей
И королевские лукавцы —
Поэты — плуты всех мастей,—
Они идут, сомкнувшись вместе,
Высокомерно выгнув грудь,
Тупым шлагбаумом бесчестья
Загородив свободный путь.
Но, поглядев на них сурово,
Он не отступит ни на миг,
Ни на одно живое слово,
Ни на один крылатый стих.
Пускай шипят, свистя, вздыхают,
Пусть проклинают всем гуртом,
Пускай смеются, пусть пугают
Тюрьмой, веревкою, крестом,—
Он, словно воин в час похода,
Лицом сверкая грозовым.
Поэт народа — сын народа,—
Идет, грозя врагам своим,
Не одиночкою бесплодным.
Протухшим где-то взаперти,—
Идет глашатаем народным,
Уверенным в своем пути.
Он так идет, как бы в бессмертье
Вступает, в бедности рожден.
Земля, где Бёрнс родился, верьте,
Опять родит таких, как он.
И, плоть от плоти, кровь от крови
Земли, народа своего,
Они в труде, борьбе и слове
Вновь служат помыслам его.
И Бернса вещие прозренья
Им вспомнились, когда вдали
Мир мракобесья, мир гниенья
Живые грозы потрясли.
«Когда у края небосвода
Блеснул невиданный восход,
Где древо первое свободы
Взрастил и выходил народ,—
Тогда поклялся злобный сброд,
Собранье всех пороков,
Что деревцо не доживет
До поздних, зрелых соков.
Немало гончих собралось
Со всех концов земли, брат…
Но злое дело сорвалось,
Жалели, что пошли, брат!»
Товарищ, Бёрнсовы слова
В простом народном обиходе
Живут доселе, как жива
Душа правдивая в народе,
Как песнь о торжестве побед,
О воплощенье снов пророчьих…
В кварталах Ланарка рабочих
И там в горах, где жил поэт,
Их не забыл шотландец, нет!
11
ВСТРЕЧА В ШЕФФИЛДЕ
Не голубыми глыбами металла,
Не содроганьем огненных печей,
Не кранами, гремящими устало
По километрам ржавых галерей,
Не туш железных ровным поворотом
Там, где гигантский двигается вал,
Не молота стремительным полетом
На опухоль багровомясых скал,
Не молний распростертыми бичами,
Что вьются здесь, цепляясь за фарфор,—
О нет, вставая вновь перед глазами,
Не этим мой притягиваешь взор
Ты, серый Шеффилд, в сумраке туманов,
В зловонной тине, в угольной пыли.
Я не таких видал еще титанов
В степях донецкой радостной земли.
Нет, не машин запомнил я дыханье
И не британский стали образец,—
Иные о тебе воспоминанья,
Угрюмый Шеффилд, сгорбленный кузнец!
вернуться
47
Бёрнс Роберт (1759–1796) — великий шотландский поэт. Стихи, выделенные шрифтом, — переводы С. Маршака из Бёрнса.