Стихотворения и поэмы

И ты пошла.
Под потолками бывшего костела
Мелькали ласточки,
А отсветы, зеленые и синий,
Как листопад, со стен снижались к полу,
И пахло осенью и свежей древесиной.
И пахло
Молодыми, влажными горячими телами,
Кружившими на сцене,
Словно бабочки на блике,
И пианино ветхонькое, разогнавшись в гамме,
Их настигало лишь с усердием великим.
И люди юные так полнились своим уменьем,
Природным творчеством,
Хмелящим и истомным,
Что их тела
И сами исходили пеньем,
Разноголосьем
Радостным и неуемным.
Предаться музыке,
Ее строжайшей власти,
Налиться ритмами,
Идущими от слова,—
Почти болезненной,
Пронзительной той страсти
Сердца
Раскрыться делались готовы
Затем, чтоб в теле молодом возник
Сквозной, как молния,
Любви разящий вскрик.

О, юные сердца
В восторге непридуманном
Ушедшие в поход
За красотой и истиной,
В той
Посечённой пулями
Голодной, утлой Умани,
По радости тоскующей,
Хоть нищей и расхристанной.
Студенты, агрономы, мукомолы,
Бойцы-отпускники,
Печальницы-сестрички,
Подростки-школяры, учительницы школы,
Проворные, стрекочущие птички.
Ты им играла.
Из-под тонких пальцев
Разбрызнулись
И вдруг сомкнулись в хороводе
Бубенчики Шопеновых капризно плавных вальсов
И ливень Лысенковых грозовых мелодий.
И тот, наверное еще доисторический,
Тягучий голос зноя и пустыни
Заколыхался
Веткой пальмы химерической,
Качаемой ветрами в Палестине.
То было не забвенье, а сезам —
Отдавшись музыке,
Ты заглянула дальше
Под зыбкую поверхность мимодрам
В пещеры, в недра настоящих драм,
Без деланного пафоса и фальши.
И рвались ширмы,
Падали заслоны,
Сбылись пророчества,
Лились потоки света,
Мир музыкой набух,
И не октавы —
Ноны
Нам зазвучали
В солнечных кларнетах.

Ты никогда еще такою не была,
Как в вечер тот,
Когда в порыве вдохновенья
К высотам радостного откровенья
Нас музыкой своею ты вела.
Мы
Этот танец,
Действо,
Хоровод
Назвать решили «Мартовским смятеньем».
Запевом алым над всеобщим пробужденьем,
                     Необъятным,
                     Перекатным
                     Плясом полых вод.
                     Нива зреет,
                     Половеет,
                     Луг хмелен собой.
                     Это Мавка дозревает,
                     Это Мавка разрывает
Гомон-жгут.
Может, это танец,
Но еще и бой.
Вешние потопы с грохотом бегут.
Силой играя,
Тянется к маю
Революции юной порыв.
Руки и взоры
Вверх поднимаем,
Небо молниями перекрыв.
Окоем развернулся пурпурно.
Борото. Вспорото.
Бурно.
Крушит, ломает,
В землю вонзает,
В землю плуг.

Стих канонады последний раскат.
Первый запахан круг.
Человек человеку — брат.
Народ народу — не враг.
Друг.
Мы верим так,
Мы дышим так
Всей грудью, стремленьем:
Не завтра — сейчас,—
И учат неслыханным песням нас
Тычина,
Блакитный,
Чумак.
Засеем податливый чернозем
С песней, игрою…
С тобою, Дебора,
С тобою,
Сестрою.
Отныне мы вместе везде и во всем.
Мы вместе седлаем,
Мы вместе трубим,
Весенний порыв наш мы поровну делим.
Играючи жестом,
Стихом любым,
Мы словом пьянимся,
Как ветром, как хмелем.
Нас, тощих и босых,
Шквал подцепил
На улицах, в студии,
В школе —
Повсюду.
Дебора,
Этого я не забыл,
Этого я никогда не забуду.

И вот стою над черноротой ямой,
Немотно, грузно, горестно стою
И призываю молча и упрямо
На разговор со мною
Тень твою.
На этом выцветшем степном пятне,
На спорыше, на мусоре зловещем
Мне видятся следы детей и женщин,
И давка голых тел видна отсюда мне.

И ты средь них,
Средь них, гонимых мимо.
Руины. Смрад. Пылища как отрава.
Ты — там,
Как эта твердь — нема, неукротима,
Как эта твердь — нага и величава.
Стихает шаг
Потерянных людей,
И тишина,
И гитлеровец свищет,
И прямо в серый бок обрыва прыщут
Пунктиры
Пулевых очередей.
А ты стоишь,
Где крик над кручей гаснет,
Где хрип и хруст,
Где кровь по яру точится.
Стоишь.
Ты выше мук,
Сильнее казни,
Казнимых
Непокорная пророчица.

И ты поникла к скорченным телам.
Покрыли ржавый склон трава и хлам.
Я горстку персти взял.
Быть может,
Я твой прах
Тревожу бережно в протянутых руках?
О, как взывает тлен в моих ладонях полных!
Видения и тишь.
Нечаянный подсолнух
Пробился, засиял
В яру на рыхлом дне.
Я пригляделся. И открылось мне:
Он суть впитал твою,
То ты ему дала
Желанье солнца,
Света и тепла
И жажду музыки и красоты.

Такою и сама, Дебора, ты была.
Такой пребудешь ты.

1968

Перевод Ал. Ал. Щербакова