XIX
Пришел к Огану наш Давид.
«Мой дядя добрый, — говорит, —
Дай мне отцовского коня.
Дай меч, который из огня,
Отцовский пояс золотой
Да крест заветный боевой.
Его наборное седло,
Капу и булаву его!»
— «Как умер Мгер, с того я дня
Не выводил его коня,
Не брал я молнии-меча,
Оружья, лат с его плеча.
Не растравляй, не говори!
Всё тут, — коль хочешь, сам бери!»
XX
Доспех отца надел Давид
И пояс с молнией-мечом,
На мощной длани крест висит, —
Вот на коня он сел верхом,
Прикрикнул — и коня пустил…
Оган-Горлан запел-завыл:
«Жаль, трижды жаль, пропал наш конь голубой.
Ах, наш конь голубой!
Жаль, трижды жаль, он пояс взял золотой,
Ах, пояс взял золотой!
Жаль, на себе он Мгера капу увез.
Ах, Мгера капу увез!»
Стал Давид серчать,
Повернулся вспять, —
Тот оторопел.
Иное запел:
«Жаль, новый наш лев, мой Давид погиб!
Ах, мой Давид погиб!»
Услыхал Давид,—
Он сойти спешит.
Огану к руке подошел сперва.
Оган, как отец и семьи глава.
Дал совет ему и перекрестил
И, благословив, на бой отпустил.
XXI
У Давида-льва был дядя один,
Гроза-великан, а звался Торос.
Про сасунский бой узнал исполин.
Он тополь взвалил на плечо, понес.
Он кричит врагам с далеких холмов:
«Иль больше у вас одной головы?
Что за люди вы? Или кто таков
Сасунец Давид, не знаете вы?
Неизвестно вам: крылат его конь!
Как явится с ним, да как пустит в пляс!
Убирайся прочь, Сасуна не тронь,—
Я пришел майдан очищать от вас!»
Враз тополем он как хватил шатры,
Их двадцать за раз сокрушил с плеча,
А Давид стоит на верху горы,
На поле глядит, как вишап[52], крича:
«Кто спит еще — дрему сгоняй!
А кто согнал — спеши, вставай!
Кто встал — доспехи надевай!
А кто надел — коней седлай!
Кто оседлал — скакать пускай!
Потом не лгать — легли, мол, спать,
Давид явился, мол, как тать».
Он прокричал и поскакал —
Огонь разящий, свет и гром,
На вражье войско он напал,
Сияя молнией-мечом.