Огню и мечу я предам
И троны лукавых владык,
И крепости, и города,
И школы, и монастыри.
Любой ваш закон — западня,
Все ваши писания — ложь,
Обычай на женский похож,
А боги — корысть и грабеж.
Склонятся пред грозным мечом
Владыка, вельможа, монах…
И волк прикаспийских степей
Завоет у вас в городах.
Повсюду, где ступит мой конь,
Повсюду, где ляжет мой путь,
Травинки и той не взрастит
Растленная ваша земля!» —
Аттила сказал. На коня
Взлетел без узды, без стремян
И, вскинув его на дыбы,
На запад мечом указал.
Взревев, как весенний поток,
Тьмы воинов к морю стеклись,
И стало за волнами их
Не видно каспийской волны.
Аттила же вздыбил коня
И, волка степного подняв,
На запад мечом указал,—
Завыл потревоженный волк.
Ревела, вопила орда,
Шла посуху, шла по воде,
В лесах оставляла лишь пни,
В селениях трупы одни,
Европу трусливую скрыв
За дымом костров кочевых.
2
В то давнее время, когда
В иссохшей каспийской степи
Под дубом Аттила нашел
Огузов неистовый меч,
Как жаждой палимый язык,
По крови тот меч тосковал.
Сверкал, извивался змеей,
Шипел у Аттилы в руке.
Входить не хотел он в ножны,
Не мог он смириться в ножнах,
И рвался он вон из ножен,
Чтоб крови напиться живой.
Сжимая неистовый меч,
Как буря Аттила прошел
По скифским, по дакским полям,
Смирил Танаис и Дунай.
Поил свой чудовищный меч
Он кровью степных пастухов,
И пахарей, и горожан,
И важных вельмож, и владык.
Окрасилась кровью земля,
Окрасилась кровью вода, —
Но жаждал по-прежнему меч.
До Галлии кровь разлилась,
Европа тонула в крови,
Народы ее меж собой
Стравил кровожаждущий меч.
На Каталаунских полях
Уж вороны споры вели,
А тени бессчетных бойцов,
Что там по полям полегли,
В дыхании ветра кружась,
Еще продолжали резню…
Аттила меж тем повернул
К венедам, на берег морской,
Могучей, кровавой рукой
Он в прах Аквилею поверг, —
Но жаждал по-прежнему меч.
Неистовый, яростный меч,
Безудержной жаждой томим,
Аттилу заставил забыть
В ту пору про сон и еду,
Входить не хотел он в ножны,
Не мог он смириться в ножнах,
И рвался он вон из ножен.
Сверкал, извивался змеей,
Шипел у Аттилы в руке.
И вот средь Паннонских равнин,
Одежды порвав на груди,
Усталый Аттила метнул
Неистовый меч в небеса.
Со свистом взлетел и упал
Сверкнувший как молния меч.
Упал он Аттиле на грудь,
Рассек он могучую грудь,
Коснулся он сердца в груди…
И вечную жажду свою
Сполна наконец утолил.
278. Влюбленный Надо
Перевод Т. Спендиаровой
Гнал скакуна Надо-храбрец
В кочевье, на крутой подъем.
Гнал и пригнал, пригнал и стал
У Гюлизар перед шатром.
Сошел с коня, за повод взял,
К столбу, что справа, привязал,
А слева, в склон, воткнул свое
Стальное, острое копье.
Потом, надменен, горделив,
Идет он, руку положив
На золотую рукоять
Клинка, что храбрецу под стать.
И так, с оружьем у бедра,
Отважный, входит в глубь шатра
Без промедления — и вот
Перед красоткой предстает.
Храбрец Надо и Гюлизар
Слепой гордыни образцы,
И друг от друга сердца жар
Они скрывали, гордецы.
Она ждала, что, укрощен,
Он первый в ноги ей падет,
Желал в своем упорстве он,
Чтоб было всё наоборот.
Не поклонившись, хмур и зол,
Такую речь Надо повел:
«Кто тебе сказал,
Ах, колдунья ты,
Будто о тебе
Все мои мечты?
Кто тебе сказал,
Ах, колдунья ты,
Будто день и ночь
Изнываю я
В путах красоты?