Сура 3
И караван Абул Алы, как ручей, что журчит посреди тишины,
Спокойно и стройно шел всё вперед при сладостном свете смиренной луны.
И луна, словно грудь юной девы — из тех, что мечтают в дженнате, прозрачна, светла,
То стыдливо скрывалась во мглу облаков, то зыбко и нежно по небу плыла.
В благовонную дрему укрылись цветы, из алмазов надев несравненный убор,
Птицы, с крыльями радуг, ласкались, дрожа; доносился их щебет как радостный хор.
Ароматом гвоздики нашептывал ветр сказки древних времен, сказки Шехерезад;
Кипарисы и пальмы в изнеженном сне у старой дороги качались в ряд.
Сказкам ветра внимая, Абул Маари сам с собой говорил, знаменитый поэт:
«Вся вселенная — сказка, полная чар, где нет конца и начала где — нет.
Кто же сплел эту сказку, роскошный рассказ, сплел с ней вместе созвездья, бессчетность чудес?
Говорит беспрестанно с таким волшебством на бессчетность ладов, говорит, но исчез?
Возникают народы, уходят во мглу, но никто разгадать смысла сказки не мог.
Лишь поэты порой, что-то в ней угадав, бессмертный напев оставляют в залог.
Начала ее не слышал никто, не услышит никто ее конца,
Но веками живет каждый жизненный звук, без начала живет, живет без конца.
Для каждого, кто приходит в сей мир, прекрасная сказка также нова,
Начинается с жизнью, до смерти звучит, пока жив человек, эта сказка жива.
Вселенная — сказка, жизнь — некий сон, народы — прохожий в пути караван,
Идущий вперед с пламенеющим сном к недвижным могилам неведомых стран.
Слепцы и безумцы, не чувствуя сна, упорно не внемля той сказке святой,
Вырывают с борьбой друг у друга куски, друг друга толкают к могиле с борьбой.
Мы создали сами законов ярмо; паук нам расставил губящую сеть;
Волшебную сказку мы сами мертвим и снам не даем их огнем пламенеть.
Злосчастные люди! всё будет лишь прах: ваши злые сердца и дела ваших рук.
Безучастное время сотрет все следы кровавой расправы, и славы, и мук!
И ветер беспечный будет свистеть над плитами ваших забытых гробов,
Ибо вы не сумели упиться вполне этой сказкой волшебной, целебностью снов!»
Меж тем караван бриллиантовых звезд свой путь совершал по небесным путям,
И торжественно-ясный, божественный звон звенел неумолчно в просторах и там.
Был полон весь мир, очарован во сне беспредельным напевом, перезвоном с высот,
И душой ненасытной Абул Маари неумолчным внимал перезвонам с высот.
«Иди, караван мой! сплетая свой звон со звоном небесным, нетленным, иди!
В материнское лоно природы веди, развей мои стоны, назад не гляди!
В тот светлоодеждный, неведомый край, к одинокой, далекой, безвестной стране,
Где есть мой оаз, где грез моих ключ звенит, освежая, в святой тишине!
Молчаливое небо! со мной говори языком твоих звезд и меня утешай!
Ты сердце мое, что мир уязвил, что ужалили братья, в тиши обласкай!
Свободен мой дух! над собой не терплю я ни силы, ни власти, всё — воля моя:
Нет для меня ни блага, ни зла, ни суда, ни закона, я сам — свой судья!
Над моей головою быть не должно ни защиты, ни крова от вечной Судьбы;
Пусть вне жизни моей как в темнице темно, пусть там, где не я, цари и рабы!
Быть хочу вне пределов, не ведать владык, долга не знать, забыть божество:
Быть свободной безмерно, безгранно во всем — душа моя жаждет лишь одного!»
Караван всё вперед совершал свой поход, и сияли над ним — так смеется дитя —
Очи вечно свободных, сверкающих звезд, в тверди синей над тихой пустыней блестя.
Росою волшебной в дремотной ночи весь искрился путь в бирюзовой дали;
В бирюзовую даль, в безмятежную даль верблюды, качаясь, размеренно шли.
Сура 4
Как гигантская птица, черная ночь широко простерла крылья свои;
Огромные крылья нависли, покрыв караван, всю пустыню, оазы, ручьи…
И от дали до дали сумраки туч разостлали по небу, чернея, кайму;
Луна и созвездья утратили свет, и казалось, что тьма окутала тьму.
Налетали сурово ветры, стеня, словно кони, сорвавшись с узды иль с цепей;
В урагане кружились, крутились в борьбе облака и песок сожженных степей.