Беседа Давида Гурамишвили со смертью
«Смерть! Приходи, дохни, миротворя,
Плоть глиняная охладиться рада.
Не дотянуть мне и до сентября,
Не видеть больше сбора винограда!
Как я источен жизнью — погляди.
В иссохших жилах — ветер, словно в трубах,
Гудит в ушах, гудит в моей груди.
Влей чистой влаги мне в кристальный кубок!
О мир-предатель, мир глухонемой,
Что дал ты мне? Как я тобой утешен?
Что мне сказать еще, родитель мой?
Теперь ты прах. Посторонись. Я грешен!
Прохладный вход передо мной отверст
Блаженного спасительного крова.
Псалтырь листая, пожелтел мой перст,
Глаза давно ослепли для земного.
От чтения давно угас мой взгляд,
Простертая рука окостенела.
Не собирать мне новый виноград…
Смерть, свежим ветром остуди мне тело!
Я, грешная душа, пускаюсь в путь.
Кому доверю в этом мире сына —
Печаль, переполняющую грудь?
Кто окропит слезой мои седины?
Кому оставлю я моих сирот?
Кому вручу раздетых и разутых?
Кто их дорогой мира поведет —
Сирот моих, без хлеба и приюта?
Неверный, темный мир! Твой яд я пью.
Холодный пепел стал моим уделом!
Ты, враг, наполнил грудь мою,
И сердце дымоходом загудело».
Вторая беседа Давида Гурамишвили со смертью
«Смерть, уходи! Что ты ко мне пристала? —
Поет Давид с зарей, восстав от сна. —
Мой дух могуч, и сердце не устало!»
И смерть с косой ушла, посрамлена.
Но ждет она, сурово взгляды косит…
Пусть косит травы в росах на заре…
На клевере пусть испытает косу,
Чертополох снесет на пустыре.
«Прочь, смерть! Ты гасишь луч животворящий!
Я сам проверю сталь косы твоей, —
Я в зеркало взгляну косы блестящей, —
Навек себя запечатлею в ней.
Не искушай меня! Питайся сеном.
В твоей косе сверкает жизнь моя.
Знай, жизни мощь в душе моей нетленна.
Не иссушай источник бытия.
Оставь меня, проклятий тьмы глашатай!
За что меня ты гонишь на земле?
Я буду жить — на ниве недожатой,
В косе, в воде, в платановом дупле.
Скажи, кто разум вылепил из глины?
Был нужен труд, чтоб вылепить его.
Так вечной жаждою неутолимой
Мое палимо было существо.
Но если оживить умел я глину, —
Я ливнем песен землю окроплю.
Не подноси пустого мне кувшина!
Я сам потоком яростным киплю.
Не всколосилось поле золотое
Заветных дум. А вызреет — ну что ж,—
Ты на руки возьмешь дитя седое
И за реку меня перенесешь.
Теперь посеять новое зерно бы!
Но как, дитя, пойду я за тобой?
Я лягу в колыбель — не в темень гроба,
Ты песню колыбельную мне спой,
Чтоб колыбель дыханье дум качало,
Чтоб в колыбель — не в гроб — душа легла,
Чтоб мой конец похож был на начало,
Чтоб смерть и после смерти не пришла.
И в песню ту над зыбкою моею
Я всею жизнью прожитой вплетусь,
И вечный мрак, быть может, одолею,
И с песней в мир живущих подымусь».
Живая рука
Давид с печалью утром говорит:
«Вновь смерть, как лютый враг, мне предстоит!
Коль смерть косой мою десницу скосит,
Пусть без меня десницу сохранят,
Пусть на кладбище руку не уносят,
Водой живой пусть к жизни возвратят.
Я слепну, но рука не ослабела,
В труде живом по-прежнему крепка.
Пусть я умру, зароют в землю тело,
Но жить должна творящая рука.
Отрежьте в жизни руку мне десную,
Не дайте ей бесплодно умереть,
Пусть тень руки с собою понесу я
И с нею — боль, что заставляет петь.