Но кого упрекнуть? Не моя ли вина,
Что двойная мне жизнь суждена:
И в колодце луна, и на небе луна —
Так воистину где же она?
Тяжки цепи земли. Холодны небеса.
Перезрело созвездье души.
Жизнь, ты видишь — устала и гнется лоза,
Время ртвели уйдет, поспеши!
Докладная записка о гибели гончара
Как верить воркованию Корана?
Воистину безжалостен Аллах:
Гончар погиб негаданно-нежданно —
Он был накрыт лавиною в горах…
Он не лепил — он создавал посуду!
Ходил к Горе, сырую глину брал,
Месил и мял бесформенную груду,
Потом в печи изделья обжигал.
В сосуд готовый крикнет для забавы,
И тот ответит звонко гончару.
Как журавли, наивно величавы,
Его кувшины славились в миру,
Вино, искрясь, плескалось в тех кувшинах,
О них звенела добрая молва.
Мечтал гончар о крыльях журавлиных,
Его манила неба синева!
Он не взлетел — земля не отпустила:
На гордеца обрушилась Гора.
Хранит мечту безвестная могила,
Грустит родник над сердцем гончара!
Мой брат гончар! И я лежу недвижен,
Как тяжела лавина бытия!
Горит заря — но я зари не вижу,
Шумит тростник — его не слышу я!
Нам не хватило силы и удачи,
Мы для полета крыл не обрели…
О гончаре родник хрустальный плачет,
Грустят о нем кувшины всей земли.
Низами
…Низами запретили сочинять стихи на родном языке, и он писал свои произведения на персидском.
Здесь Низами покоится в могиле.
Я подошел над прахом погрустить.
Ночные тени камень окружили —
Хотя бы с ними мне поговорить!
Он был певец добра, любви и света —
Таких цари не терпят при дворе.
В земле Ганджи спокоен сон поэта,
О нем вздыхает нива на заре…
Гончар и жнец, не мог он не трудиться;
Владыка знал, как наказать певца,—
Мол, твой язык для песен не годится —
Петь по-персидски будешь до конца!
…Родные звезды мне светили в детстве,
Мне пела мать: «Гори, люби, живи!
В круговороте радостей и бедствий
Сложи молитву жизни и любви!»
Я свято чту источник вдохновенья,
Я не забыл грузинской «наны» слов,
Зажженная с ее благословенья
Горит над Картли радуга стихов!
Но Низами не слышал «наны» старой…
Судьба к нему неласкова была.
Он гордо спит под вечною чинарой,
Тень невесома — вечность тяжела…
Когда б века не стали между нами,
Язык картвелов он бы полюбил,
Я Низами осыпал бы стихами,
Я по-грузински с ним бы говорил!
Язык отцов! Он суть души и тела,
Я все невзгоды вынести готов,
Чтоб надо мной родное небо пело
На языке родных колоколов.
Пусть мал мой сад, жилье мое убого,
Не опечалюсь этим ни на миг:
Судьбою мне даровано так много —
Есть у меня грузинский мой язык!
Пред Низами я голову склоняю.
Шуршит листва, текут над ним века…
Не мог поэт — я это твердо знаю —
Забыть слова родного языка.
Запись
Просвета нет в моей судьбе —
Скитанья, слезы, маета,
И только память о тебе
Свежа, целительна, чиста.
Я утомлен, я изнемог,
Но не забыл тебя, поверь…
Мне жалкий бросили цветок —
В Гандже чиновник я теперь!
Как видно, звари мой заглох
И скорбный ветер бытия
Не донесет мой тяжкий вздох
В одишские твои края.
____
Здесь крутизна такая над Курой!
Чреда видений в памяти теснится:
Закатный час, рояль волшебный твой,
Похожий на взлетающую птицу.