Плющ разросся, плиту обнимая,—
Здесь бы впору пернатым гнездиться!
Что она говорила, живая,
Чем пришла с неживым поделиться?
Листья падали, тень наползала,
Уступала Мтацминда захвату —
Обреченно гора остывала,
Склонов жар отдавая закату,
Пал туман на владения тени…
Плющ могильный Нино приласкала.
Преклонив перед мужем колени,
Что ему по-грузински сказала,
Что поведала, в чем укорила?
Был в Гандже тихий голос не слышен,
Только солнце на миг озарило
Сад с последними каплями вишен…
Сон растаял к досаде больного,
Явь и жар подступили к постели,
Но присутствие жара иного
Ощутил он в измученном теле,
Он подумал: «Что слава земная?
Дай, Мтацминда, мне место на склоне,
Там, где плющ и свеча восковая,
Я усну у тебя на ладони,
Пусть Нино приведет на закате
Катину в одеянии вдовьем.
О, достоин ли я благодати —
Слез ее над моим изголовьем?»
Всё было синим в этом сне
Всё было синим в этом сне:
И липа у ворот, и храм,
Я на лазоревом коне
Хотел подняться к облакам,
Я слышал зов, но конь стоял,
И я стегнуть его не мог,
И синий вечер наступал,
И путь лежал еще далек.
Я не пошел молиться в храм,
Мне липа тени не дала.
Прильнула скорбь к моим губам,
Дыханьем сердце обожгла,
Я дальше брел, в груди больной
Неся губительный ожог,
Лазурный омут надо мной
Сиял, спокоен и высок,
Он звал, но я взлететь не смел —
Коня давно со мною нет.
Со старой липы лист слетел.
Мой сон утратил синий цвет.
Последняя ночь
Постель? Или жизни и смерти весы?
Безводным колодцем ганджинская мгла
Казалась больному… Тянулись часы,
Тетрадка ладонь ослабевшую жгла.
За медом пчела прилетела к душе —
Напрасно, ей нечего было собрать…
Пустыня, шурша, подступала к Гандже,
С деревьев листва поспешала слетать.
Глухое безмолвье царило вокруг,
Зияла гнетущая пропасть окна.
Пастушья собака залаяла вдруг,
Но лаем своим поперхнулась она.
Луна непохожа была на луну —
Лучом, словно когтем, царапала грудь…
Но колокол храма разбил тишину.
Мерани! Еще не закончился путь!
В верийском саду над туманной рекой
Глядел он парому отплывшему вслед,
И новые строки рождались для той,
Что ворона камнем спугнула… Но нет —
К больному в постель этот камень упал,
Зажат он в руке, как пустой кошелек.
С чинары серьгу ветер смерти сорвал…
Как горный родник безнадежно далек!
Хотел приподняться, но силы ушли.
Как исповедь, имя ее прошептал.
Умолкли стихи, под подушку легли —
Он камнем могильным подушку считал.
Приблизились стены жилища к нему,
На миг ослепив, почернело окно.
Спокойно сходя в беспредельную тьму,
Он знал, что увидеть зарю не дано.
Прощание
Он, праздности чуждый, не ведал покоя,
Но сердце устало гореть и страдать,
Он умер в Гандже, и осталась тетрадь —
С тоскою о Картли, с последней строкою.
Он сам подбирал по порядку листы,
Обвязывал думы тесьмою печали,
Безжалостно пальцы ему обжигали
Любовь и страданья, тоска и мечты.
Как будто молебен закончился в храме —
В груди замолчали стихи навсегда.
С деревьев текла дождевая вода.
Стук сердца казался твоими шагами.
В бессонном борении с грозной судьбой
Как ждал он рассвета! Но тьма победила.
Он тихо в Гандже опустился в могилу,
Оставив тебе небосвод голубой.