Это стихотворение любопытно и в том отношении, что являет собою опыт своеобразной «тростниковой» поэтики, максимально «легкого» и «прозрачного» стиха. Поэт как бы говорит: вот видите, я могу писать и так, но судите сами, могу ли я вместить мой поэтический мир только в поэзию озер и чащ, камышей и аистов? Нет! Мой путь — иной. И если говорить о простоте, то надо говорить о простоте высокой, которая является результатом сложнейших творческих поисков.
В одной из своих теоретических статей, специально посвященных этому вопросу, Симон Чиковани писал:
«Простота или сложность образной системы целиком и полностью зависят от идейно-творческой задачи, стоящей перед писателем…
Дело, разумеется, не в большей или меньшей сложности. Неудача (как и удача) может ждать поэта в работе и над „простым“ и над сложным стихом. Главное — найти правильное, наиболее выразительное поэтическое решение конкретной идейно-творческой задачи, стоящей перед тобой. Именно тогда приходит „высокая простота“ — она в соответствии формы содержанию…
Стремление к доступности и популярности не означает нарочитого упрощения поэтической формы и, следовательно, обеднения поэтического мира. Все это не имеет ничего общего с подлинной простотой и народностью. Путь к народности подобен преодолению горного подъема, ведущего к вершине, с которой мир открывается во всей его ясности и высокой простоте».[16]
Для Симона Чиковани творческий акт — не безболезненное, продиктованное мгновенным порывом или неожиданным озарением действие, но внутренне сложный и противоречивый процесс, который требует мобилизации и всех душевных сил, и всего духовного, интеллектуального опыта.
Правда, не были чужды поэту и состояния, когда, как писал он в стихотворениях «Приход рыбака» и «Работа», на него «мыслей вихрь нахлынул нежданно…» и когда он «сдержать налетевшего чувства не мог».
Но не случайно Симон Чиковани редко доверяется поэтической импровизации и порой на протяжении десятилетий вновь и вновь возвращается к однажды написанному, дополняет и обогащает его.
И еще: истинный смысл творчества, в его представлении, подразумевает не только непосредственное поэтическое воплощение собственных переживаний, наблюдений, порывов и дум, но и своеобразную перекличку с непреходящими, вечными образами поэзии.
Исключительно богатая система образов, созданных Симоном Чиковани, разработанные им оригинальные художественные способы выражения сами по себе являются высокой эстетической ценностью. Еще более примечательны в них попытки реализации тех огромных возможностей, которыми обладает грузинская речь.
Неудивительно поэтому, что наша литературная молодежь с особым профессиональным интересом относится к творческому наследию поэта.
Утверждение нового в искусстве всегда было связано с определенными болезненными процессами. Камнем преткновения здесь служило и противодействие литературной инерции, и сопротивление самого «материала», который надлежало отлить в непривычные формы.
По-настоящему современный поэт не может быть гарантирован от крайностей и промахов, поскольку он занимается не шлифовкой уже открытого и утвержденного, а постоянным поиском неизведанных граней поэтического материала.
Зато лишь он вправе сказать о своем искусстве: «Поэзия — вся! — езда в незнаемое!»
Несколько слов о Чиковани-литераторе, а также о человеке.
Мало сказать, что он был блестящим литератором, редким знатоком искусства, безошибочным ценителем художественного произведения. Он принадлежал к тем мастерам своего дела, которые способствуют движению литературной мысли, расширяют рамки эстетических интересов и представлений общества, открывают новую перспективу.
Именно ему было суждено сыграть на рубеже 50–60-х годов значительную роль в обновлении литературной атмосферы, и все, что сделано значительного и по-настоящему нового, в частности, в грузинской литературной критике второй половины нашего столетия, отмечено печатью его редчайшего дарования — талантом искателя, первопроходца, покорителя новых рубежей.