2. В поисках тени. Перевод Е. Евтушенко
Зачем ты так? Зачем ты это сделала?
В Манглиси ты, как дерево, росла,
ты тень свою дарила мне, как дерево,
и тень свою с собою унесла.
В твоей тени я всё тебе выкладывал.
Свои надежды, молод и упрям,
пристраивал, как лозы виноградные,
к высоким и раскидистым ветвям.
Но эти ветви были только маскою,
и вот расстались, не простившись, мы.
С тобой зима была такая майская,
а нынче май — как пасынок зимы.
Я крепостью на скалы и расселины
гляжу над одичалой крутизной,
и, как знамена, пулями простреленные,
мои раздумья реют надо мной.
Мрачнеют башни, в облака одетые,
и бродит ворон, черный, как монах,
и твое имя, от тебя отдельное,
порхает в развалившихся стенах.
Мне чудится, что ржанье где-то слышится,
и я навстречу ржанию иду,
иду, и горы в сумерках колышутся,
как бы горбы верблюжьи на ходу.
Исполненный величья и ничтожества,
несчастный и счастливый вместе с тем,
внизу — я вижу — город суматошится…
Кому ты даришь в нем сегодня тень?
А ты всё дальше, за хребты последние.
Остановись! На север не спеши!
Любовь моя такая малолетняя,
но ведь она — росток моей души.
Душа кричит и плачет, обезверенная.
Себя я на плечах своих тащу,
грущу, и сам, как тень твоя потерянная,
потерянную тень свою ищу.
Я по тебе тоскую, как по юности.
Тебя вернуть, как юность, я хочу.
Сначала я кричу, потом пою уже,
но не пойму — пою или кричу.
Взбираюсь на вершину, мхом поросшую.
Печально птицы слушают меня…
Но ты — ты слышишь песнь мою, похожую
на ржанье одинокого коня?!
3. Описание весны и быта. Перевод П. Антокольского
Вот комната. Солнце. Жилое тепло.
Зеленое пекло в распахнутых окнах.
В еще не проветренном мире светло.
Он плавает в матовых ватных волокнах.
Вот важная мудрая кошка в лучах.
В оранжевых отблесках книги и кресла.
Слежавшийся мир. Человечий овраг.
Опять это вылезло. Снова воскресло.
Поэт проклинал свою комнату. Но
за это ему и платили дороже.
Но сердце поэта прогоркло давно
и стало на комнату очень похоже.
Бывало, оно воевало, круша
прогорклую кухню жилого адата.
Тут первый мятеж начинался когда-то,
тут первое слово сказала душа.
Но корни пустили и гнезда мы свили,
боялись, как нянек, домашних тишин,
и — словно традицию Бараташвили —
поставили стол, и тахту, и кувшин.
И демон, белесый как гипсовый слепок,
по комнатам ходит. И колокол воет:
«Не тронь, революция, этого склепа!
Не двигай вещей! Не ломай бытовое!»
Поэты, не тратьте на опись чернил.
Изменим страну и обрушим гранит.
Но комнатный демон лицо сохранил.
И комната рухлядь свою сохранит.
Иль дайте ей визу, на Запад отправьте —
к лжецам-эмигрантам, к поэтам без тем.
Отправьте к изменникам собственной правде —
на Запад, на Запад — и к черту затем.
Вот в комнату входят и небо и пихта,
влетает луна вместо маленьких ламп.
Поэт! Если ты не потомок каких-то
прапрадедов — сердце разбей пополам,