Скажу, что он стоит в тени чинар,
что до Куры
могу достать рукою,
что здесь я жизнь когда-то начинал
под сенью гор,
над серою рекою.
Мне из окна открытого видна
встающая далеко за горами
безбрежной Волги ясная волна,
и гомон Сожа
слышен мне на Храми.
Я знаю —
ограничивать нельзя
свой кругозор условностью предела;
хочу, чтоб вечно множились друзья,
чтоб чувство дружбы бесконечно зрело.
Я сам, как Терек,
не жалея сил,
прошел ущельем по дороге длинной,
свои глаза к простору приучил,
к необозримой широте долинной.
Передо мной Казбек в голубизне
красу возносит над природой всею.
Как надо жить,
чтоб дотянуться мне
и до Арагви и до Енисея!
Парит орел над снежной синевой,
и, долгим взглядом провожая птицу,
я безграничным
край считаю свой,
как всей советской родины частицу.
Меня простор волнует и зовет,
мне дом любой
открыт по праву дружбы,
я слышу дома
шум днепровских вод
к на пути далеком
вижу тень от Ушбы.
В душе звучит многоголосый хор —
так дружно никогда еще не пели!
И песня для пятнадцати сестер —
в пятнадцати ладах моей свирели.
И ветер гор
в порыве молодом
вслед за Курой торопится к предгорьям,
все двери настежь
в мой просторный дом
он распахнул перед Московским морем.
51. «Нет, одному невесело поется…» Перевод Е. Евтушенко
Нет, одному невесело поется.
Прошу я жизнь, чтоб друга мне дала.
Мне песня в одиночку не дается.
Мне для полета надо два крыла.
Дай мне крыло! От лести и нападок
друг друга мы крылами защитим.
Рабочее понятие «напарник»
к высокому искусству приобщим.
Дай мне крыло! И от меня потребуй
мое крыло… И — вместе в вышину!
Пусть внук услышит наших крыльев трепет
и боль двух песен, слившихся в одну!
52. «Стихи начать — как жизнь построить снова…» Перевод А. Тарковского
Стихи начать — как жизнь построить снова,
и не могу я разгадать черед
живых приливов и отливов слова,
хоть душу мне зародыш песни жжет.
Что стоит стих, с которым из гортани
душа не хлынет? На его призыв
не отзовется горных вод журчанье,
цветок не вздрогнет, венчик приоткрыв.
Скажи мне, песня, что твоя основа?
Отрада ближних, боль от ран моих,
дождь — воспитатель хлеба золотого —
или туман в морщинах гор седых?
Рябь на воде? Плоты на синей глади?
Дыханье сена, сметанного в стог?
Иль у моей единственной во взгляде
за огоньком бегущий огонек?
Начать стихи не легче, чем сомненья
стереть — сплошную ржавчину с души,
в кустах найти кольцо, в одно мгновенье
звезду избрать (все в небе хороши).
Нет во вселенной силы непреклонней
мечты, взращенной сердца глубиной.
Стих — это ладан тлеет на ладони,
стих — это юность спорит с сединой.
53. Работа. Перевод Б. Пастернака
Настоящий поэт осторожен и скуп.
Дверь к нему изнутри заперта.
Он слететь не позволит безделице с губ,
не откроет не вовремя рта.
Как блаженствует он, когда час молчалив!
Как ему тишина дорога!
Избалованной лиры прилив и отлив
он умеет вводить в берега.
Я сдержать налетевшего чувства не мог,
дал сорваться словам с языка,
и, как вылитый в блюдце яичный белок,
торопливая строчка зыбка.