Я подумал: «Сколь надо усилий,
чтоб построить подобную дверь!
Как здесь имя твое возносили,
славный мастер, забытый теперь!»
И тогда я представил, как в келье
ты цедил из кувшина вино,
как бродил с подмастерьем в ущелье,
объясняя, сколь чудно оно.
Как измерил ты скалы и горы,
вдохновенной мечтою томим,
как скалистые эти просторы
изукрасил твореньем своим.
Лоно скал укрепив колоннадой,
ты чертоги воздвиг в глубине
и четыреста глаз над громадой
прорубил в каменистой стене.
Может быть, и поныне, мечтая,
посещаешь ты каменный зал.
Сила духа твоя молодая
здесь столкнулась с твердынею скал.
Я смотрю: как строка Руставели,
блещет светлый вардзийский родник.
Чую сердцем, как в каменном теле
ты подобьем чертога возник.
Как вместилось столь дивное чудо
в древний круг ограниченных дней?
У кого появилась, откуда
мысль, проникшая в тело камней?
И томит мое сердце утрата —
позабытое имя твое.
Лишь Кура тебя знала когда-то,
но безмолвно теченье ее.
Не к лицу тебе, мастер, забвенье!
Сквозь ушедшие в вечность года
не тебя ли мое поколенье
призывает в столетье труда?
Именованный в книге поэта,
Руставели бессмертен теперь.
Но твердыня беспамятна эта,
и безмолвна вардзийская дверь.
Неужели тебя загубили,
благодетеля нашей земли,
колыбель топором изрубили,
руку, полную сил, отсекли?
Уничтожили дух Возрожденья,
тот, которым ты скалы сдвигал
и, достигнув вершины творенья,
обвенчался с величием скал?
То искусство, с каким напоследок
ты устроил вардзийский родник?
Встань из гроба, неведомый предок,
разорви покрывало на миг!
Не к лицу тебе, мастер, забвенье!
Сквозь ушедшие в вечность года
не тебя ли мое поколенье
призывает в столетье труда?
Ты — наш мастер, ты — наша отрада,
мы гордимся твоим мастерством,
и недаром твоя колоннада
нам твердит о величье твоем.
Мертвый камень мечтами своими
оживил ты в великой борьбе,
и коль ты потерял свое имя —
будет Вардзиа имя тебе!
59. Озеро Цунда. Перевод Н. Заболоцкого
Такая здесь повсюду тишина,
что кажется, едва взлетит пушинка,
разбудит нам окрестности она
и зашумит вардзийская тропинка.
Так думал я, скитаясь меж холмов,
но озеро, прозрачнее лазури,
пронзив меня стрелою тростников,
запело вдруг, воркуя, как чонгури.
Клочком письма тоскующей Нестан
оно застряло в скалах отдаленных,
откуда птиц умчался караван,
где ни лесов, ни зарослей зеленых.
Лишь тростники, как тысяча ресниц,
колеблются над сонною водою.
Как грустно без деревьев и без птиц
качаться им, беседуя с горою!
Но стаи уток, шеи приподняв,
как барельефы древнего картвела,
сидят в воде, и стебли тонких трав
дрожат над ними, наклоняя тело.
Быть может, здесь и ты чинил тростник,
и на пере, как капельки, висели
то Веспер, то Меркурий, и на миг
красавец тигр мелькал среди ущелий.
Быть может, ты, рыдая возле скал,
здесь озеро оставил, вдохновенный,
когда слова для песен высекал,
Хертвисской башней встав перед вселенной.
И озеро теперь — лишь только твой
застывший вопль, раскрывшееся око
природы величавой и немой,
что возле Тмогви блещет одиноко.