Казалось мне,
что ты и в самом деле
передо мной покачивал слегка
лежащие в зеленой колыбели
поля,
туманы,
горы,
облака.
Что на меня смотрел отцовским оком
и надо мной, расщедрившись, зажег
в грузинском небе,
ясном и высоком,
рассвета петушиный гребешок.
В рассветный час поры моей весенней
ты сеть любви
закинул в грудь мою
и окружил ветвями сновидений,
по милости которых я пою.
Моя любовь с твоей волною схожа:
порывами восторга и тоски
ворвалась в жизнь,
ломая и корежа,
удобный мост разрушив на куски.
Как на скрижалях,
на мосту разбитом
я ревность вырезал,
судьбу кляня.
Но юношеским бедам и обидам
ты не позволил победить меня.
Ты одарил влюбленных гордой силой,
ткемалей снег
рассыпал на пути.
И камешки свои, как слезы милой,
помог собрать мне
в бережной горсти.
Ты парус мой
наполнил ветром свежим,
дал опереться о свою волну.
К твоим, Риони, влажным побережьям,
как ветка засыхающая, льну.
Не дай же мне увянуть раньше срока
хотя бы потому, что я всегда
туман твоих ущелий
издалека
улавливаю взглядом без труда.
Не дай же мне засохнуть, словно ветке,
окутай горло тучей дождевой
и для лесов
грядущей пятилетки
гони плоты,
чтоб долг исполнить свой.
Ты не сдаешься старости на милость,—
быть может, мне уже не по плечу
рабочая твоя неутомимость,
но я об этом думать не хочу.
Твою волну студеную целую,
вхожу сторожко
в мир весенний мой.
Так спой мне снова про любовь былую
и с тела моего
усталость смой!
2
Старею.
Мне уже не суждено
в твоей воде плескаться, как бывало,
взлетать на гребне пенистого вала
И опускаться,
доставая дно.
Туманы над тобой отголубели,
листву чинар
унес в ущелье шквал.
Ты осыпал цветами колыбели
и звездами могилы выстилал.
У каждой песни есть исток и устье,
из Рачи песня вылилась твоя,
неразделимость радости и грусти
в рождественской мелодии тая.
И снится мне,
что я сегодня снова
на берегу оставил след босой,
дышал парами молока парного
и душу окропил твоей росой.
Но признаюсь, что этого мне мало, —
я захотел,
чтобы твоя волна
в теснине скалы грозные взломала,
чтоб новым светом
вспыхнула она.
Пробив дорогу в каменной громаде
мешавших твоему движенью скал,
в моей душе,
как в небе над Гумати,
ты увеличил световой накал.
И снятся мне
твой паводок бурливый,
клубящаяся полая вода,
заплаканная тень плакучей ивы,
Гуматигэс косые провода.
Идут года.
Всё дальше мы уходим
от невозвратной юности былой.
Клуби мои раздумья половодьем
и сердце рань
закатною стрелой.
Не дай отстать.
Не опечаль разлукой.
А если я устану —
подожди
и для меня в ущельях убаюкай
прозрачные апрельские дожди.
100. Светлячок. Перевод А. Межирова
В Гегути ночь еще не побледнела,
когда во мраке теплом и густом
стыдливый светлячок-цицинатела
над придорожным вспыхнула кустом.
Не устремляйся к небу понапрасну,—
твой свет холодный звездам не родня.
Погаснешь, а вослед и я погасну,
цицинатела! Пожалей меня.