Словно стройные тополи, путь урагану
преграждаете вы ради ясного дня,
с вами я против ветра идти не устану,
в одиночестве враг не застанет меня.
Даже удочку в реку без вас не забросить
мне, вовеки не знавшему с вами тоски.
У меня в волосах появляется проседь —
ваше мужество снегом легло на виски.
Каждый миг мой от вашего мига зависим —
в этом сила и вечная юность моя.
Но не хватит чернил и бумаги для писем,
если всем вам ответить попробую я.
Я хочу, чтобы сердце взволнованно билось,
чтобы море клубилось, вздымая прибой.
Здравствуй, жизнь! Мне движенье твое
полюбилось,
я повсюду ищу столкновений с тобой.
Неизменно на труд и на подвиг готовы,
отрешившие робость, неверье и страх,
о друзья неразлучные, кто же вы, кто вы,—
пастухи! Вы стоите, как туры в горах.
Девять гор перешел я и девять ущелий,
вновь сегодня к равнинам привыкнет мой
взгляд,
и друзья, с кем шагал сквозь дожди и метели,
новой песней в дороге меня окрылят.
106. В сторону села Шопена. Перевод А. Межирова
На польской равнине, в чужой стороне
мы ищем село Фредерика Шопена.
Сказанье о чанги мерещится мне,
и я вспоминаю его постепенно.
Мелькнут в отдаленье развалины стен,
высокие липы метнутся к машинам.
Ударь же по струнам, волшебник Шопен,
и слезы вчерашней поры осуши нам.
Я знаю, растают снега по весне,
сотрутся отметины тяжкого плена.
И пахарь по мирной пройдет целине…
Всё ближе село Фредерика Шопена.
Сосульки, примерзшие к прутьям ветвей,
за кисть винограда я принял сначала,
я вспомнил о Грузии милой своей,
грузинская песня в душе зазвучала.
Отец мой певучий мне вспомнился вдруг.
Как пел он красиво, легко и степенно.
Мне жалко, что сын не наследовал слух…
Всё ближе село Фредерика Шопена.
Мечты, словно искры с огнива, летят,
хочу, чтоб от песен душа раскололась,
хочу, чтобы с песней народною в лад
звучал, по примеру Шопена, мой голос.
Но слух мой неточен. Как сделаюсь я
наследником песни великой Шопена?
И стелется по снегу песня моя,
приветствуя дом Фредерика Шопена.
107. Дом Ленина в Поронино. Перевод А. Межирова
В пути на Татры, возле поворота,
за перелеском, на исходе дня
окликнул дом бревенчатый меня,
и я вошел в открытые ворота.
Здесь Ленин жил,
и вести из России
под этот кров сквозь тысячи преград
с конспиративной почтой приносили
подпольщики,
и Ленин был им рад.
Он у окна просматривал газеты.
Вершины Татр сияли невдали.
Дыханьем революции согреты,
здесь до рассвета совещанья шли.
Здесь на стекле запечатлелись взоры
глядящего в просторы Ильича.
И эхо слов хранят ревниво горы,
и слышен голос горного ключа.
И ленинскими мыслями до края,
как книжный том, наполнен этот дом;
здесь на меня, горя и не сгорая,
зарницы мыслей падают дождем.
Здесь даже дверь — как родины частица,
открыта для грядущего она,
и слышу я, как о порог стучится
истории тяжелая волна.
Когда весной, прохладной и недолгой,
манили Татры Горного Орла,
скалистыми ущельями с двустволкой
его тропа охотничья вела.
Он затевал с крестьянами беседы
и слушал здесь пастушеский рожок.
Он сеял искры. Он зарю победы
под кровлей дома этого зажег.