Симон Чиковани — мастер замкнутой лирической композиции стиха. В этом отношении его творческий метод полная противоположность методу Георгия Леонидзе. Вспомним безудержную стремительность щедрого потока образов у Леонидзе, распахнутые двери его поэзии, шумное, бурное половодье слов, когда порою начинает казаться, что единственным композиционным принципом поэт считает отсутствие строгой композиции, и вспомним принципиальную установку Симона Чиковани:
Это вовсе не значит, что у обоих поэтов не было отклонений от этих однажды заявленных принципов. И Георгию Леонидзе приходилось вводить в берега прилив своего бушующего стиха, и Симону Чиковани приходилось распахивать двери своей поэзии под напором налетевшего чувства.
Наивно было бы ставить вопрос — какая установка, вернее, какой путь плодотворнее. Вся прелесть и все богатство поэзии именно в таком ее многообразии.
Мы до сих пор говорили о природе стиха Симона Чиковани, о своеобразии его поэтических образов, о той «подзорной трубе стиха», через которую он смотрит на мир. Каков же сам этот мир? Каков излюбленный предмет его поэзии, какова тематика и проблематика его творчества? Разумеется, пристально вглядываясь в образы поэта, мы не могли не заметить и того, что они отражают; изучая и оценивая оптику его «подзорной трубы», мы не могли не заглянуть в нее и не заметить предметов и явлений, на которые она была самим поэтом направлена. Здесь мы попытаемся сделать лишь некоторые обобщения, определить пространство его поэтического мира. И сразу же приходят на память строки поэта, как будто опровергающие правомерность такой попытки:
Однако если «свой кругозор» и впрямь не стоит ограничивать «условностью предела», уже само стремление к максимально возможному обзору явлений и событий является тем коэффициентом поэзии Симона Чиковани, который мы пытаемся найти. И как раз для того чтобы поэтически выразить неисчерпаемость интересов своего лирического героя, поэту нужно было найти совершенно конкретные, определенные (а следовательно, внешне ограниченные) образы, которые обладали бы вместе с тем достаточной внутренней емкостью для полнокровной творческой реализации этой принципиальной установки. Таким счастливым поэтическим образом оказался образ дороги.
И действительно, дорога в поэзии Симона Чиковани это не только дорога к берегам Куры и Черноморья, к вершинам Сванетии и Хевсуретии, к озерной глади Рицы и Севана, к долинным просторам России и Украины, к цветам за Одером и Вислой; это вместе с тем всегда и везде путь к сердцу любимой и к сердцу друга, к душе соотечественника и к душе зарубежного собрата. Дорога эта пролегает порою и во времени — ведет к прошлому и будущему родной страны, всегда имея, однако, в начале своем современность.
Как видим, дорога, избранная музой Симона Чиковани, действительно широка и не ограничена «условностью предела». При этом со всей определенностью следует подчеркнуть, что Симон Чиковани всегда был ярым противником поэтического верхоглядства. По его твердому убеждению, «для написания стихотворного цикла недостаточно впечатлений, полученных во время путешествия. Каждому путешествию, которое в будущем должно стать предметом поэтического воспевания, должна предшествовать предварительная духовная подготовка, и только в этом случае путевые впечатления органически входят в духовную биографию поэта. Без этого нельзя создать стихотворение большого общественного звучания… Даже для маленького лирического стихотворения требуется зрелость впечатлений, взятых из жизни и выношенных в глубине души. Если высокие чувства и мысли не успевают пустить корни в душе поэта, то вместо лирического раскрытия действительности мы часто видим только восклицательные знаки».[12]