Руставели, „Жизнь Грузии“ —
У царя в изголовье.
Каждый стих и страницу их
Отстоял он с любовью.
И ревнителей родины
Строй вокруг сабленосный,
Чьи надежды погублены
Стужей ночи морозной.
Далеко залетел ты,
Уходя от судьбины,
Стерегла тебя гибель
И за гранью чужбины,
Догнала тебя за морем,
Не настигши в отчизне,
В вечный мрак унесла тебя,
Вырвав с корнем из жизни.
Не успел переплыть он
Каспийского моря…
Мир душе потерявшего
Путь в безбрежном просторе!
Сердце бьет, словно мельница,
Стонут шлюзы предсердий.
Что ж, укроюсь на мельнице,
Позабуду о смерти.
И, быть может, там дружеское
Встречу сердце горячее.
Судьбы Грузии, с тружеником
Севши рядом, оплачу я…» —
Так Давид над последней
Вахтанга обителью
Говорит —
И земле предает покровителя.
Печали Давида
Надо в горестях окрепнуть,
Словно каменный утес.
Ввысь устремляясь, как пламя свечи,
Плакал Давид в астраханской ночи.
В сердце твоем, как огонь горячи,
Дум об отчизне кипели ключи.
В дом наш чья зависть вражду заронила?
Жертвы ее — на чужбине могилы.
Слезы ты лил над могилою милой,
Землю печаль твоя испепелила.
Горе! Отчизна тобою утеряна!
Стонет под злыми цепами теперь она.
Стали там жатвою слезы собратьев,—
В горсть не собрать их, в снопы не связать их,
И облегла тебя степь несказанная, —
Где в ней скитанья твои неустанные?
Только на севере — в трауре всё еще —
Пели станки, по-грузински глаголющие, —
«Иамбико» в стуке друкарни старинное.
Пламенем дружеского камина
Озарено семилетье пустынное.
Длинною ночью тоскуют грузины.
Нет у тебя ни семьи, ни возлюбленной.
Путь твой в Москву или в отчие горы?
Рухнул грузинский трон наш, погубленный
В скорбную пору смут и раздора.
Мельничий жернов на Мтквари гудит,
В мельнице старец с внуком сидит:
Может, в ночи пастухи постучатся,
Буря с Гомбор им вослед прилетит,
Слезы на веках их — пересоленные,
Шкура овечья да меч обнаженный,
Горло омочат водою студеною,
Речь поведут о земле разоренной.
«Горе! — там вдовы несчастные вопят.—
Угнано стадо, и двор наш разграблен!»
Беженцев в горы старуха торопит,
Вместо клюки опираясь на саблю.
«Горе нам! Как устоим под лавинами?
Камень и в гору догонит бегущего.
Остановись же и меч наточи на нем
Именем отчего духа могучего…»
Вспыхнула в буре сомнений неистовых
Мысль о бессмертии солнечным блеском,
Жернов седой прогремел свою исповедь,
Чтобы вкушал спокойно ты хлеб свой.
И обуздать поспешил ты желания,
Путь ты избрал к полуночной столице;
Может быть, книгу создашь ты в скитании,
Выстроишь храм и в нем будешь молиться.
Давид Гурамишвили поселяется на Украине
Жил я в Картли, пел я над потоком,
Над осенним изобильным током.
Как плющом, теперь обвит я горем,
Стал я садом, срубленным под корень,
Одиноким стал я сиротой.
Знал я сладость пламенного лета,
Горной ежевики, гроздий Мцхета.
И земле я поклонился низко.
Ангел осенил меня кинцвисский,
Ибо я не предал край родной.
Жницу я любил с серпом блестящим,
В море нив тихонько шелестящим,
Ветерок вечерний придорожный,
Дым костра, овчарки лай тревожный,
И свирель, и оклик пастухов.