Рассердился хан надменный.
С ханом спорить так не смели.
По его указу пленный
Очутился в подземелье.
И закрылась дверь со стуком,
И царя отчизны нашей,
Предавая тяжким мукам,
Окружили крепкой стражей.
26
И решили басурмане
Испытать его терпенье,
Применяя в наказанье
Нестерпимые мученья.
Словно коршун голубицу,
Хан терзал царево тело
И никак не мог напиться
Кровью дивного картвела.
Как-то раз, упав в избытке
Беспримерной этой муки,
Царь томился после пытки,
На полу раскинув руки.
Кое-как собравшись с силой,
Он поднялся на колени,
И воскликнул он, унылый,
Зарыдав в изнеможенье:
„Боже, — он рыдал, — страданья
Суждены мне в жизни трудной,
Пусть же эти испытанья
Не зачтутся в день мой судный.
Не хочу, чтоб эти муки
Были мне во искупленье,
Но спаси друзей в разлуке
Ради этого мученья!
Распят был твой сын единый,
И за нас погиб он тоже.
Дай и мне своей кончиной
Отстоять отчизну, боже!“
27
Вдруг лучи во тьме блеснули,
Дверь, скрипя, открылась в сени
И в темницу проскользнули
Две таинственные тени.
Два пришельца осторожных
Поклонились страстотерпцу,
И, узнав друзей надежных,
Бедный царь прижал их к сердцу.
„Царь, — пришельцы прошептали,—
Всё готово! Дверь открыта!
Сила денег тверже стали,
Подкуп — лучшая защита.
Но не медли ни мгновенья,
Береги минуты эти:
Больше нет тебе спасенья —
Казнь свершится на рассвете“.
И сказал им царь: „Доколе
Мне твердить одно и то же?
Неужели здесь, в неволе,
Изменю себе я, боже?
Нет, страна моя прекрасна!
Мой побег грозит войною.
Не согласен я! Напрасно
Вы пришли, друзья, за мною!“
Как пришельцы ни просили,
Не склонился царь к моленьям…
Ах, какое сердце в силе
Так бороться с искушеньем!
28
И настало утро казни.
Плачьте, плачьте, иверийцы!
Без волненья, без боязни
Вышел царь наш из темницы.
Уж толпа зевак бежала —
Басурман к потехам падок!
Сам визир, трудясь немало,
Наводил вокруг порядок.
Рядом с ним палач огромный,
Засучив рукав кафтана,
Грубый, жилистый и злобный,
Ждал несчастной жертвы хана.
Приведенный из темницы,
Встал меж ними царь печальный
И, подняв свои ресницы,
Кинул в небо взгляд прощальный.
И обвел он скорбным взглядом
Площадь, полную волненья,
И палач, стоявший рядом,
Вызвал в сердце омерзенье.
И смутился царь наш бедный —
Ведь и он был смертным тоже!
Ведь и он, больной и бледный,
Эту жизнь любил, о боже!
Но скрепил себя несчастный,
Превозмог свои мученья.
В это время вопль ужасный
Прокатился в отдаленье.
Оглянулся царь, и что же?
Обезумев от печали,
Перед ним его вельможи
Истомленные стояли.
И святитель там с иконой
Чуть живой стонал от боли…
Ах, услышав эти стоны,
Зарыдали б камни в поле!
Увидав родные лица,
Вдруг припомнил царь печальный
Свой очаг, свою столицу,
Свой народ многострадальный.
Эх, вся жизнь распалась прахом!
Сердце дрогнуло картвела!
Плоть, подавленная страхом,
Душу мигом одолела!