XXVIII. ДЯДЬКА В ВИЛЬНЕ
Вагон еще катился, грохал,
А началась уж суматоха:
Багаж хватают пассажиры, Шныряют темные проныры,
Паны снимают чемоданы,
Коробки, где духи, румяна И прочий женский скарб хранится, Чтоб их паненкам молодиться, Скрывая хитростями моды
Подвохи матери-природы.
Средь люда разного и панства,
Средь шляп и прочего убранства И дядька виден в скромном платье — В сермяге, в шапочке-оладье.
Машина стала. Валит валом Народ в туннеле под вокзалом,
И дядька тут же трется сбоку — »
От армяков неподалеку.
Антось еще не видел сроду Такого скопища народу -
Панов, чиновников богатых,
Таких толстенных и пузатых,
Что можно булку съесть для спору, Пока объедешь эту гору.
И выступают все тузами,
Не видят ног под животами.
Под ними даже камни гнутся.
«Как студень, шеи их трясутся.
Ну и панов! Ох, боже милый,
Какие гладкие все рыла!
А что за бороды, усищи,-
Для пугала страшней не сыщешь!
На огород поставь такого -
Вороны сдохнут, право слово.
И нет им ни конца ни края,-
Глазеет дядька, размышляя. — Лоснятся щеки, как под лаком, Видать, едят и пьют со смаком.
И панночки, на крыльях вроде, Кажись, летают, а не ходят,
Так деликатно, так красиво,
Как мотылечки, право, диво.
Да что ж и делать им другое,
Как не порхать веселым роем, — Растут, цветут в довольстве, в холе,
С серпом идти не надо в поле,
Где вся краса твоя слиняет,
А ржище ноги пробивает».
Идет наш дядька и боится,
Чтоб как-нибудь не оступиться,
Не отдавить прохожим ноги И не спихнуть кого с дороги.
Хата рыбака
А сапожищи, как назло,
Ступают, черти, тяжело — Гремят, как конские копыта,
На весь вокзал, такой умытый. Дивился дядька наш немало Устройству хитрому вокзала:
Как все прилажено тут славно, Как чисто прибрано, исправно,
А сколько блеска, полировки, Ступеней, переходов ловких! Вверху ж над самой головою Бегут вагоны чередою.
Тут чей-то хитрый ум старался!..
Туннель отсюда разветвлялся,
И вал сермяжного народу Направо ринулся к проходу. Паны ж налево важно шли,
Где оскорбить их не могли Ни запах дегтя, ни корчаги,
Ни вид заплатанной сермяги.
На площади перед вокзалом Антосю дурно чуть не стало:
Ну, пекло! Шум неугомонный,
А воздух затхлый и зловонный. Народ толчется возле конки,
По камню бьют подковы звонко, Г ремят повозки и колеса -
До неба гомон стоголосый.
И эти звоны, грохот, крики, Сливаясь в общий гул великий, Терзают с непривычки ухо И бьют по сердцу тяжко, глухо. Народ снует, как на пожаре,
Ну просто — гнутся тротуары.
Эх, божий люд! Какая сила Тебя здесь вихрем закружила? Зачем тут бьешься и шумишь? Какую в сердце боль таишь? Куда ведет твоя дорога?
И отчего печаль, тревога На лоб морщины наложила?