‹19 октября 1909 г.›
* * *
Я помню, был и я богатый,
В довольстве жизнь текла моя,
Не обходили моей хаты
Мои товарищи, друзья.
И не чуралися девчата,
Цветы, венки дарили мне,
Я был счастливый и богатый,
Но это было все… во сне.
‹19 декабря 1909 г.›
МУЖИК
Я — мужик, бедняк постылый,
И меня «жалеет» всяк:
Кровь сосет и тянет жилы,
Надрывает мои силы,
Прижимает так и сяк.
Я — мужик. В неволе лютой
На мякине вырос я:
От ботвы — живот раздутый,
Ноги в лапотки обуты,
Рвань — одежда вся моя.
Я — мужик, я — сын заботы,
Не доем и недосплю.
Надрываюсь над работой,
День стараюсь за два злотых,
Издевательства терплю.
Я — мужик, не слышу звона,
Все же ест меня червяк:
А не врет ли поп с амвона,
Что царю бог дал корону?
Ой, не может быть, — не так!
Я — мужик, но ум имею —
Будет время и мое.
Я молчу, кричать не смею,
Но когда-нибудь сумею
Крикнуть: «Хлопцы, за ружье!»
‹1909›
РОДНЫЕ ПЕСНИ
Жалобу приносит Неман,
На волне качая,
Всюду бедность, всюду темень,
Беларусь родная!
Села сбились в кучу тесно,
Под застрехой — плесень.
Слышит темный лес окрестный
Отзвук скорбных песен.
Крест подгнивший — знак печали —
Здесь и там чернеет.
И тоска, что полнит дали,
Мне на душу веет.
Вся-то горем ты повита,
Сторона родная!
И тот ветер, что сердито
Ломит ветви гая,
И те песни, что на поле
Жнеи запевают,
И те думы, что до боли
Сердце мне сжимают.
Не оставлю без ответа
Я такого горя,
Сердце, жалостью согрето,
Песне грусти вторит.
Пусть же плачем в этих далях
Песня разольется,
Чтобы все на свете знали,
Как нам здесь живется.
‹1909›
МАТЬ
Неприветливо в окошко
Смотрит ночь глухая.
Тихо в хате. Все семейство
Смолкло, отдыхая.
Только мать сидит за пряжей,
Хоть и ноют плечи.
Старая не спит. Согнулась,
Примостясь у печи.
И прядет, прядет кудельку,
Не переставая,
По стене за веретенцем
Тень бежит густая.
Перед ней горит лучина,
Искрами стреляя.
За окошком плачут вербы
И метель гуляет.
Зябнут вербы на морозе,
Ветер колобродит,
Забивая снегом двери,
Хороводы водит.
Вьется пить воспоминаний
И картин угрюмых,
Вторит вой седой метели
Материнским думам.
И встает перед глазами
Дней былых обличье:
Даль промчавшегося детства
И лета девичьи.
Солнце промелькнувших весен,
Дни ненастий частых —
Все, что жизнь преподносила,
Где-то спрятав счастье.
Все припомнилось старушке,
Горько бедной стало —
Набок голову склонила,
Пряжу оборвала.
С болью вспомнила о муже:
Рано смерть скосила.
Малых деток он покинул —
Без поры могила.
Жил он тяжко! Жил мечтою:
Дни придут когда-то,
Купит он клочок землицы
И поставит хату…
Ведь так горек хлеб батрацкий,
Труд на панском поле…
Только бился он напрасно:
Умер в злой неволе.
Гаснет дымная лучина,
В хате потемнело.
Петухи пропели. Полночь.
Мать сидит за делом.
Тянет нитку, веретенце
Торопливо вертит,
Словно нищий запоздалый,
В дверь стучится ветер.
Подгоняет думка думку
Нудной вереницей,
Выплывает, уплывает…
Женщине не спится.
Тяжело она вздохнула:
О сынке гадает,
Что в остроге, под замками
Кару отбывает.
И за что?… В толк взять не может
Бедная старушка…
Ну какой закон мудреный
Сын ее нарушил?
Ветер воет за углами,
По полям бродяжит.
А за думой ткутся думы,
Словно нити пряжи.
Зябнут вербы на морозе,
Лес шумит тревожно.
Думка думку выкликает,
Мать заснуть не может.
‹1909›
Я НЕ ЗНАЮ…
Я и сам, друзья, не знаю,
Почему мне милы
Мгла осенняя, глухая,
Бури плач унылый.
Шум болота, гул нестройный
Бора векового,
Боязливый, беспокойный
Шорох тростниковый.
Я не знаю, чем мне дорог
Вид полей убогих,
Тишина родных просторов,
Вербы у дороги.
Я не знаю, чем так манит,
Взор мой привлекает
Та сосна, что на поляне
Сохнет-умирает.
Дуб ветвистый и высокий,
Прежде полный силы,
И тот крест у одинокой
Сироты-могилы.
Где так грустно ветры веют,
Улетая к тучам,
Где людские кости тлеют
Под песком сыпучим.
Я не знаю, я не знаю,
Чем так приковали
Взор и сердце в этом крае
Образы печали!
‹1909›
ТЮРЕМНАЯ КАМЕРА
Тесно в камере убогой,
Нары, тьма — руками шарь!..
Свет закрыт решеткой строгой;
Над дверями — «календарь».
Разлинован четко, чинно,
Да «буфет» из трех досок;
Все промозгло, паутиной
Заткан каждый уголок.
Два оконца, две решетки,
Два ведерка для воды,
Столик узкий и короткий,
Сенников гнилых ряды.
Сверху сыплется известка,
Сырость, грязь — куда ни глянь,
В ржавых стенах, в старых досках
Клоп и всяческая дрянь.
Пахнет потом человечьим,
Тяжкий, спертый кислый дух.
По утрам дышать тут нечем,
Просто вешай хоть обух.
‹1909›
ПИСЬМО ИЗ ОСТРОГА
«Напиши, дружок, будь ласков,
Письмецо до хаты!
Сына, пишет мне Параска,
Приняли в солдаты».
«Охо-хо!» — Прокоп вздыхает,
Думая о сыне,
А в руке письмо сжимает
И конвертик синий.
Просит-молит грамотея,
Шапку снял уныло.
Сам писать он не умеет,
Где учиться было?
На мякине вырастал он,
С горем да с бедою.
«Сладость» жизни познавал он
Собственной спиною.
А теперь, гляди, попался
В список арестантский:
Донесли, что собирался
Подпалить лес панский.
«Что ж тебе писать, кручина?»
«А пиши-ка с богом,
Что поклон жене и сыну
Шлю я из острога.
Напиши: родные, вас я
Здесь не забываю.
Каждый божий день и час я
Дом свой вспоминаю.
Женка моя дорогая,
Не обидь Ивана,
Попроси, коль не хватает,
Денег у Степана.
Пусть сосед не поскупится —
Отдадим, отплатим,
Парню надо нарядиться,
Не идти ж в заплатах.
Приодень его в дорогу
И обуй, как люди,
Денег дай хотя немного —
Веселее будет.
Подкорми свинью, Параска,
Если корму хватит.
Ветчина своя на пасху
Будет очень кстати.
Если ж дома недохватки,
Если корму мало,
Заколи и с полдесятка
Фунтов вышли сала.
Сын мой! Снастью рыболовной
Нечего бросаться —
Пригодится… вентерь новый
Почини-ка, братец.
И еще прошу, сыночек,
Лодку спрячь в сарае:
Ветер пусть ее не точит,
Дождь не поливает.
Все, что можно, сохраните,
Будет срок — вернусь я.
Старый нерет отнесите
Михасю с Габрусем.
Книги, кроме Часослова,
Все отдайте Гришке,
Пусть читает на здоровье,
Он ведь любит книжки!
Сын родимый! Попрощаться
Загляни ко мне ты, —
Не увижусь, может статься,
Не узнаю, где ты.
Не горюйте, не грустите —
День настанет новый.
Что ж поделать? Потерпите…
Будьте все здоровы!»