‹1905–1907›
ИЗ ПЕСЕН О СВОЕЙ СТОРОНКЕ
Невеселая сторонка
Наша Беларусь:
Люди — Янка да Сымонка,
Птицы — дрозд да гусь.
Поле залито слезами,
Все оно в камнях,
Сенокосы наши с пнями,
С кочками во мхах.
С полосы за труд упорный
В осень соберешь
Лишь ячмень, как сажа черный,
С головнею рожь.
Небогатые деревни,
Нет нигде садов,
Только кое-где деревья
Чахнут у прудов.
А в деревне люд убогий,
Горькое житье,
Вечно в лаптях преют ноги,
На плечах тряпье.
А как темен люд весь этот,
Трудно и сказать.
Необутый, неодетый,
Не учен писать.
Каждый ведь над ним смеется
И зовет дурным…
Бедный мой народ… сдается,
Плакал бы я с ним.
Так немило, что могилой
Словно отдает
Беларусь, моя сторонка,
А люблю ее.
С ней когда бы разлучился,
Плакал бы, грустил…
Волку лес, где он родился,
Тоже дорог, мил!
Дома голод коль узнаю —
Хлеб водой запью,
Но тоска — кручина злая —
Жить в чужом краю.
Там не жди участья в горе,
Каждый там — чужой.
Будешь жить, с тоскою споря,
Жить с бедой одной.
Кто подхватит, коль затянешь
Песнь в чужом краю?
Там любить свой край ты станешь,
Словно жизнь свою.
‹1905–1907›
ЕЩЕ ДОЛГОЛЬ?
Еще долго ль, братья, будем
Под неволею стонать?
Долго ль будем свое счастье,
Свою долю проклинать?
Или так же, как сегодня,
Будем мы терпеть беду?
Или горькая недоля
Всем нам пала на роду?
Обижают нас повсюду,
Все закрыты нам пути,
За людей нас не считают, —
Жизни хуже не найти.
Хоть твои в мозолях руки
И в труде ты каждый день,
Хоть ты от работы трудной
Сохнешь с голоду, как тень, —
Но твои жена и дети
Будут по миру ходить,
Но твоим жене и детям
Нечем грудь свою прикрыть.
По морозу и по снегу
Босиком бежишь на двор.
Ведь твоя такая доля,
Вечный жизни приговор.
Если смог ты заработать, —
То последний этот грош,
Весь свой заработок, бедный,
Ты за подати снесешь.
И хотя нам эту землю
Бог бесплатно даровал
И платить подушно подать
За нее не указал, —
Но здесь этого не помнят
И как могут, так дерут,
И последнюю коровку
Вмиг за подать продадут.
Кто виновен, угадайте,
То ли бог, то ль черт проклятый? —
Все же лучше не болтайте,
Сами тоже виноваты!
‹1905–1907›
ИЗ ПЕСЕН НЕДОЛИ
Шумные березы
Побелил мороз.
Хотел бы я плакать.
Только нету слез.
Хотел бы запеть я
О беде своей,
Только нету песни,
Ноет грудь сильней.
Хотел бы, чтоб зимы
Ушли со двора,
Чтобы красовалась
Летняя пора.
Хотел бы, чтоб доля
В хате век жила,
Чтоб с бурливой речкой
Недоля сплыла.
Хотел бы, чтоб воля
Гуляла со мной,
Чтоб солнышко грело,
Как греет весной.
Только доли светлой
Не отыщет взгляд,
Кандалы неволи
На руках звенят.
Нет весны и солнца,
Вместо света — тьма,
Морозом морозит
Лютая зима.
Морозом морозит,
Вьюгами грозит,
На работу гонит,
Голодом морит.
Эх, пойду я в поле,
Доли поищу,
Острою косою
В поле засвищу!
Ой, пойду я в поле,
Словно на войну,
Поищу там воли,
Саблею махну!
Может, выйдет воля
Ясною зарей,
Может, встанет солнцем
Воля надо мной!
‹1905–1907›
ОТПОВЕДЬ
Вы, паны, меня с песней к себе призываете,
Чтобы в ней воспевал я большие деянья,
Рай, не снившийся мне, на земле открываете,
Говорите: найду в этом славу, признанье…
Шумно ветер поет над родными дубравами,
Над залитою потом и кровью землею;
Не гонюся, паночки, ой, нет, я за славою,
Не взойдет надо мной доля светлой звездою.
Слышу я, слышит сердце мое неспокойное,
И душа моя боли во мне не избудет;
Как родился, несчастье досталось, бездольному,
Не утешили в горе и добрые люди.
Мать не тешила песней меня колыбельною,
Надо мной она пела о тяжкой недоле;
За окном подпевала зима ей метельная,
Ветер песни ее нес по снежному полю.
А когда я подрос, свет узнал, не утешила
Меня молодость, трудно пришлося мне с нею,
Холод, голод, беду на мои плечи вешала,
И участья и ласки не видел нигде я.
За столом не бывало мне места свободного,
Над моей нищетою смеялись убогой,
У порога мое место было, безродного,
И в колючках дорожка вилась за порогом.
Не ласкали меня руки девичьи белые,
Не глядели в глаза мне веселые очи,
Как пустынник, забытый людьми, я дни целые
Так живу и печалюсь с утра и до ночи.
Как бездомный, на свете век целый скитаюся
Без угла, без родимой приветливой хатки;
За чужою работой из сил выбиваюся,
Веры в долю счастливую гибнут остатки.
Так, паночки, в грядущую славу не верится,
Обещанья пустые мне слушать немило;
А что в сердце, в душе моей нынче имеется —
Буду вкладывать в песни до самой могилы.
Буду петь не за славу, что вы обещали мне,
Буду петь — ведь люблю я родные поляны,
Буду петь — ведь люблю свою песню печальную,
Отплачу я народу за дар, долей данный.
‹1905–1907›
ЭТО КРИК, ЧТО ЖИВЕТ БЕЛАРУСЬ
Волк завоет иль буря застонет вокруг,
Запоет соловей, загогочет ли гусь —
Всюду вижу свой край, бор, и речку, и луг,
Нашу родину-мать — Беларусь.
Пусть холмиста земля, камениста она,
Воробью по колено, что сею, растет,
Но душа моя этой земельке верна
Даже в годы тревог и невзгод.
Хата крыта соломой, и бедно гумно,
Не скрываю — на вид неприглядны они.
Но своею рукой здесь бревно на бревно
Положил я в минувшие дни.
Хата крыта соломой, — что ж делать, нужда,
Под соломенной крышей и рига стоит,
Но я в сердце, как веру, ношу их всегда,
Их всегда моя память хранит!
Здесь в далекие дни я узнал божий свет,
Я отсюда шагал в школу в утренний час,
При лучине здесь сказки рассказывал дед,
Здесь и труд я познал в первый раз.
В ригу складывал хлеб, сено клал каждый год,
Здесь впервые я Зосе сказал, что люблю…
А потом здесь с детьми собирал умолот,
А теперь рядом баню топлю.
И хоть горе познал, сгибло счастье навек,
Умерла моя Зося, нет в хате детей, —
Привыкает к родимой земле человек,
Будто куст, прирастает он к ней!..
Все здесь будто беседу заводит со мной —
И березка, знакомая с детства, и дуб,
Снег морозной зимой, травка вешней порой
И колодца знакомого сруб.
А бурливый ручей, а зеленый мой сад!..
Тут, брат, сердце отдашь ради этих чудес…
Этот сад посадил я лет двадцать назад, —
А теперь он разросся, как лес!
С этим садом я сжился, как с хатой своей,
Знаю, сколько он слив, сколько яблок дает,
Скоротал я в нем с Зосей немало ночей
И мечтал до утра напролет.
Ой, бывало, как солнце пригреет весной —
Дух захватит в саду этом, словно в раю,
Распевают здесь птицы рассветной порой,
Теша песнями душу мою.
Там кукушка считает мне годы мои,
Там запели скворцы, там звенит соловей,
Над крапивой, летая, кричат воробьи,
Солнце греет теплей и теплей!..
Брат, теперь погляди на поля и на луг,
Погляди па простор, где прошли косари, —
Здесь свистела коса, потрудился здесь плуг.
Труд кипел от зари до зари.
Далеко протянулась полоска овса,
Возле — поле, где что ни картошка, то шар,
Узким поясом ржи пролегла полоса,
Дальше — вспахано поле под пар.
Средь овса шелковистый пробился ленок —
Зеленеет, овес оттеняя собой…
Там усатый ячмень под росою прилег,
А подальше — лужайка с лозой.
Что уж тут говорить! Здесь, куда ни гляжу, —
Край любимый кругом и родная земля,
Здесь и люди… да что… о них после скажу…
Их судьбе не завидую я.
Только как не любить это поле и бор, —
Где б я ни был — всегда я к ним сердцем стремлюсь…
Если ж, часом, застонет от бури простор —
Это стон, это крик, что живет Беларусь!