Новая земля
Пустым быть месту не придется.
Не будет нас — другой там сядет,
Не разбирая и не глядя,
Какой надел лесничий дал».
«Так оно так, да жаль труда,
Ведь сколько сил здесь положили
И землю славно угноили.
А вышло, что напрасно бились
И столько тяжких лет трудились
На черта лысого с болота!
Придет на наше место кто-то
Плоды чужие пожинать
И никаких забот не знать.
Спасибо он за то не скажет,
А фигу лишь тебе покажет».
«Ну, что ж поделать, коль такая
Нам доля выпала лихая».
На третий день пришли подводы,
Все свояки поприезжали —
Делить и радость и печали;
Как будто ехали всем родом
На ярмарку под рождество
Иль на иное торжество.
И суета пошла большая:
Была открыта кладовая,
И сени настежь. Как попало
Добро крестьянское лежало,
Все громоздилось без разбора.
Кадушки, ведра у забора
В траве на время приютились,
А возле них горшки толпились,
Ушаты старые дремали
И кротко очереди ждали.
И тут же сбоку, словно пьяный,
Навой приткнулся деревянный.{4}
Верстак разобранный валялся,
А на веревке мех болтался.
Пустела хата. Стены в ней
Как будто сделались темней.
Все поразметано кругом,
Все не на месте, все вверх дном, —
Совсем чужой казалась хата.
Ухваты, вилы и лопата
Теперь в одном углу стояли.
А гвозди тут и там торчали
По стенам голым, как щетина.
Сновали дети и мужчины, —
На двор пожитки каждый нес
И там укладывал на воз.
А мать сундук свой паковала
И мелочь всякую сбирала.
Бее суетились деловито,
Как в муравейнике разрытом, —
До нитки все с собою брали —
Подводы на глазах вспухали.
Когда же кончили грузиться,
Зашли все в хату подкрепиться.
Меж стен понурых, невеселых,
Таких обобранных и голых,
Остался стол один на месте,
Чтобы в последний раз накрыться,
Дать людям посидеть, проститься,
Побыть еще минутку вместе
И выпить чарочку-другую
За жизнь, за долю молодую.
Сошлись: Базыль, Антось Татьянин,
Карусь Дивак (он скрыл в бурьяне
Ухват, и вилы, и две оси,
Снеся их тайно от Антося),
Еще Антось, Павлюк Куртатый,
Стецок, Казюк Скоробогатый
Да брат Михася и Антося, —
Мужчин немало набралося.
И вот пошла по кругу чарка,
Беседа разгорелась жарко.
Один Антось уже смеется,
Свой мелкий хохот рассыпая,
Аж голова его седая,
С широкой плешиной, трясется.
«Да ты, брат Ганка, зря томишься,
Вот выпей — враз развеселишься.
Поможет бог вам в жизни новой!»
«Ну, будьте ж крепеньки, здоровы!»
«Э, выпей чисто! Что за баба!»
«Нет, не годится! Пьешь ты слабо!» —
Мужчины дружно загудели
И так со всех сторон насели,
Что Ганна все же покорилась
И трижды к чарке приложилась.
«Вот это дело! Молодчина!
Пусть будет доброй к вам судьбина!»
«Ой, буду пьяной! Зашатает!»
«Костей горелка не ломает! —
Кричит Базыль. — Здоров будь, Павел!» —
И, голову свою закинув,
Он ловко чарку опрокинул,
За ней кус хлеба в рот отправил,
Такой, что и двоим бы впору.
Не тратя слов, мужчины споро
За чаркой чарку осушают,
Хозяевам добра желают.
Карусь Дивак же той порой
С осями бегал, как шальной. —
В своем возу их глубже прятал.
Потом туда же воровато
Рогач и вилы запихал,
Чтоб не увидел их Михал.
И воз поставил чуть не в садик,
Решив заране ехать сзади.
Теперь уж вышли все из хаты.
«Ну, шевелись, Скоробогатый! —
Взяв кнут, Базыль сказал соседу. —
Я за тобою, брат, поеду».
И ряд повозок понемногу
Со скрипом тронулся в дорогу
И в лес чуть видною тропою
Поплелся длинной чередою.
И тяжко, тяжко Ганне стало,
В груди как будто что упало,
Тоскою сердце защемило,
Все разом сделалось немило,
И ей уж больше не терпелось —
Бежать отсюда вон хотелось,
Лишь бы углов не видеть голых
И стен пустых и невеселых.
Уж конь запряжен, поджидает,
Копытом бьет нетерпеливо.
Мать напоследок торопливо
Обычай старый исполняет:
Кладет кусочек хлеба с солью
На видном месте в зауголье.
Еще раз глянула устало
На хату, где от быстрых сборов
Кой-что из мелочи осталось.
«Ну, мать, мы трогаем! Ты скоро?» —
Михал кричит ей со двора.
И вправду уж давно пора!
Вновь сердце, холодея, сжалось.
Крестясь и плача, мать забралась
На воз, где малые сидели,
Приладясь на домашней клади.
А старшие, Алесь и Владя,
Коров погнали за возами;
Последний раз между ветвями
Пустая хата показалась
И за пригорком потерялась.
Одна труба лишь сиротливо
Торчала меж кустов тоскливо,
А шест колодца в вышине
Как бы дивился тишине.
Гумно печально вслед смотрело
И, думалось, спросить хотело:
Куда они все уезжают?
Зачем одних нас оставляют?