Выбрать главу
Здесь пан ругал Михася летом, А он стоял, моргал глазами Перед людьми и лесниками. Вновь, как всегда, к одной тропинке Сошлись все стежки-паутинки: Своей земли бы раздобыть И эту каторгу забыть… Да только вот в чем заковыка: Купить земли — купить не лыко, — Откуда, из чего заплатишь? Эх, руки коротки, не схватишь! И только грусть гнетет сильнее! Но думку все ж Михась лелеет, Ее под самым сердцем носит — Земли свободной думка просит! Она с ним дома и в обходах, Она и боль его и отдых. И коль признаться, наш Михал Давно уж угол свой создал. И хатка эта вот какая: Удобная, хоть небольшая, Стоит над речкой иль криницей, И две трубы, как две сестрицы, На крыше высятся форсисто; В дому покойчик светлый, чистый, Все солнцем залито, а бревна Лежат одно к другому ровно, Широкие и без приточек, И желтые, что твой желточек. Гумно, сараи и ограда — Все новое, все сбито ладом. При доме садик молодой, Но уж развесистый, густой. И тут же рядом луг и поле, Простор душе твоей и воля! Из хаты вышел — и работай, Без пана, собственной охотой! Но это лишь мечты одни. Исполнятся ль когда они? В лесу еще угрюмей стало. Заныло сердце у Михала, Тоскою давит этот бор, Душа же хочет на простор, И очи просят света, воли. Михал идет туда, на тюле, Где Неман, быстрый и суровый, Охватывает бор подковой. Теперь же глух он и молчит, Под ледяной укрывшись щит. Кругом все тихо, тихо… Дали Повиты дымкою печали, А там над Неманом, на круче, Село синеет темной тучей, — Понуро, горько никнут хаты, Снегами грузными прижаты. Михась на голый холм взобрался И тут немного задержался. И как во сне — так зримо, живо Его былое окружило. Вот тут, в струях водоворота, Девчина славная, Дорота, Давно когда-то утонула, — Ее волною захлестнуло. А после случай был другой, Уж года три назад, весной — Якима к берегу прибило; Родные выбились из силы, Недели две пред тем искали И, не найдя следов, отстали. И тут же призрак появлялся (Народ потом ходить боялся) — Недвижный кто-то на воде, Еще не виданный нигде, Сидел и трубочку сосал И вдруг распался, с глаз пропал… Загадочны молвы скрижали! Каких легенд вы не знавали! Михал внезапно содрогнулся, Взглянул еще раз и пригнулся, Сорвал с плеча ружье-двустволку И взял его наизготовку. За камень спрятался, глядит: Ему навстречу волк бежит, Ну, просто валит на Михала! Душа от радости взыграла: «Постой же, брат, постой, волчуга! Уж я сумею встретить друга!» А волк несется, снег взрывает, И только хвост его мелькает, — Видать, задали где-то страху. «Ну, брат Михась, не дай же маху!» Патроны в сумке у руки, Вот взведены уже курки. «Не удерешь, башка дурная!» — Михал смеется, поднимая Ружье, а волк уже на речке… Вот он за горкой… Не видать… Ну, скоро выбежит опять… «Держись же, брат, не дай осечки! — Михась притихнул, не моргнет. — Сейчас, сейчас он подойдет — Ну, шевелись, скачи, зверюга!» А время движется так туго! Пора уж, был он недалеко, Тьфу, что за чертова морока! Вокруг себя глядит Михал. Неужто так и потерял! А руки все еще дрожат: Не мог же волк уйти назад! Куда ж он, дьявол, провалился? Михал бегом с холма спустился, Туда, сюда — и все не впрок, И ринулся наискосок Чуть вправо — там, быть может, встретит Иль хоть следы его заметит. Но понапрасну снег он топчет: Нигде следов не видно волчьих. Опять назад — все нет! Пропал! Аж пот охотника пробрал. Тогда на Неман он рванулся, Взглянул Михал и содрогнулся, Внезапно все в нем задрожало И сердце громко застучало — В широкой полынье пред ним Метался зверь, водой гоним. И, увидав Михася рядом, Метнул в него звериным взглядом. Михал схватился за двустволку, Чтоб тотчас выстрелить по волку, Но вдруг ружье само собою Поникло тихо над водою, — Вот он, бери его руками, Висит на лапах, словно в яме. Провал глубокий, лед покатый, И бедный волк, водой прижатый, Скребет по краю льда когтями, Хрипит и ляскает зубами, И весь пружинится, и рвется, Но выбраться не удается! Слабеет волк, иссякла сила, — Страшна, видать, для всех могила! Но он опять судьбу пытает, На лапы крепче налегает, Да не за что им зацепиться, Из них уж кровь на лед сочится, Они царапают, скользят, Край полыньи перебирают, — И тень надежды уплывает, Мутнеет острый волчий взгляд. Да, нет тебе уже спасенья, Напрасны все твои стремленья, Уже недолго остается Тебе с погибелью бороться. Изнеможен борьбой с бедою, Волк поднял морду над водою И вскинул взор свой на Михала, Но злобы нет в его очах, В них лишь мольба и мутный страх… Тьфу! Жалко даже зверя стало, Так очи горестно глядят, Ну, как в него пустить заряд? Еще раз бедный волк рванулся, Вверх животом перевернулся И, взвыв отрывисто, тоскливо, Исчез под белой снежной гривой. Михал стоит и размышляет, Сосняк, сугробы озирает, Как будто хочет он узнать, Хоть никого там не видать: «Ну, как, брат, это понимать?»

XXI. ТАИНСТВЕННЫЕ ЗВУКИ

В ином году, в мороз суровый, Когда весь мир, сдается, скован И все под снегом коченеет, — Нежданно вдруг теплом повеет. Погонит тучи ветер южный, Польется дождик, крупный, дружный; Идет он, с крыш ручьем стекает И снег как будто поедает. Лес, сбросив зимний свой убор, Другой заводит разговор Под помутневшим небосклоном, И хорохорятся вороны. «Грязь! Грязь! Весна!» — кричат, взывают. Как будто впрямь весну встречают. В кустах ольховых, под горою, Ручей волнистой полосою На свет явился, лед пробил И зашумел, заговорил; И косогоры облысели, И рвы водою заблестели. Вода поет во всех лощинах, И вздулся лед на озеринах. Дороги почернели сразу, И всюду — сколько видно глазу — Луга затоплены водою, Как может только быть весною. Но это все — игра, забава. Зима тепла не любит, право, Она свое всегда возьмет — Так забушует, запоет, Так в поле ветер заиграет, Что прямо с ног тебя сбивает. И воют в поле завирухи,