воплощает.
Иди туда,
где поросли поля,
где, задыхаясь, корчится природа
от вечной жажды.
Иди и жертвуй
суть свою и плоть
во имя будущего.
Здесь ты человек —
лишний.
Я меряю
лоснящийся асфальт
неровным шагом
собственной души.
Рябит в глазах
от праздничных реклам,
и я с дождём
не попадаю в ритм.
Две капли
прыгнули в мои ладони,
как два бездомных
маленьких щенка,
и вдруг у
от теплоты промокших рук
они мгновенно начали расти.
Крупней,
крупней,
уже в саженный рост,
уже давно меня переросли.
И, приняв одиночества размер,
на ломаном наречии дождя
они о непонятном говорят.
Какие праздничные дни,
Какие розничные будни!
Я поднимаю воротник,
Оберегаясь от простуды.
Иду к забытым сквознякам
В застенчивые подворотни.
Ложится на руку рука
Осиротевшей, старой сводни.
Ей деньги, поцелуи — мне,
Всё, как положено на торгах...
На мятой, грязной простыне
Я оставляю свой автограф.
Потом — испариною пот.
И полтаблетки валидола.
Ни подо мной, ни просто под,
Всё так простуженно и голо.
Как будто сдёрнули живьём
С души шагреневую кожу,
Но до рассвета доживём,
Потом до вечера, быть может.
Потом всю ночь один, один
По подворотням шляться буду...
Я поднимаю воротник,
Оберегаясь от простуды.
...И мы,
Всего лишь навсего,
Игрушки.
И маленькая жизнь
Играет нами.
Жизнь маленькая
Вырастет
В большую,
И мы узнаем
Тесноту чуланов.
И превратятся дни
В сплошные ночи,
И будут ночи
Тише и безмолвней.
И только писк
Слепой и старой крысы
Казаться будет
Бесконечным вальсом.
И будем мы
Испуганно кружиться
По тесному колечку
Постоянства...
Язычница
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Заиграла осень на свирели,
Аиста вспугнула из гнезда.
Канут в неизвестность каравеллы,
Лёгкие расправив паруса.
И тоска дорожная, глухая
Непогодой окольцует даль.
Аистовы семьи улетают,
Юность улетает навсегда.
Последним солнечным прелюдом
Ласкает землю листопад,
А бабье лето невпопад
Чуть свет заводит пересуды.
Еще тепло, но вечер, ах!
Морозный запах на губах...
И ты идёшь.
Смешались улицы, дома,
Мосты, заборы, подворотни.
Египет пал, рассвет холодный
Хохочет, сводит нас с ума.
Осенний, удалой размах,
Морозный запах на губах...
И ты пришла.
Жрица долгих ночей,
Азиатка с потерянным именем,
Распусти над землёю туманный свой шлейф.
Окольцуют дороги напевы твои одержимые
Междометьем дождей.
Окольцуют тоской и щемящей усталостью,
Голубые поля позади...
Непогода пьянит, и у берега старости
Я кричу в тишину: «Приходи!»
И стучишься ты в дверь.
Хочешь, построю из ветра корабль,
Осень на реях натянется парусом.
Ласково манят чужие края.
О, как волна в твои косы вплетается.
День на ладонях уносит корабль.
Осень на реях загадочным парусом...
Меряет даль...
...Нам в жизни всем проигрывать дано.
Осенний день клюкой стучит в окно.
Мой путь в клубок смотала ты давно.
Тебя ещё не раз вернут назад
В мою страну оборванных обой.
Откроешь дверь — и сбросишь паруса,
И будем чай мы допивать с тобой.
Хранить не будем больше паруса...
Но и когда закроются глаза,
Одно и то же видится двоим —
Гуляют в море чьи-то паруса.
Заговор вещей
1
Угадываю заговор вещей,
их бунт капризом века обусловлен.
Безумный человек,
замри безмолвно!
Живи покорно
и умри в нужде.
За рядом ряд
в бесформенном строю
шагают вещи,
распустив знамёна.
Так шли вперёд
полки Наполеона,
непогрешимость
чувствуя свою.