Челн острогрудый мягко рассекает
Волну и с тихим плеском проникает
В толпу кувшинок: листья их крупны,
Соцветья снежной, влажной белизны,
Как чаши, к небесам обращены
И до краев полны росою чистой.
Их защищает островок тенистый
Средь озера. Здесь юноше открыт
На всю округу несравненный вид.
Любой, кто наделен душой и зреньем,
Взирал бы с трепетом и восхищеньем,
Как всходит лес по склонам синих гор
К седым вершинам. Юный Калидор
Приветствует знакомые картины.
А по краям темнеющей долины
Закатный свет играет золотой
На каждой кроне, пышной и густой.
Там кружат сойки, вспархивая с веток
На крылышках затейливых расцветок.
Средь леса башня ветхая стоит
И, гордая, о прошлом не скорбит;
Ее густые ели заслоняют,
Что жесткие плоды с ветвей роняют.
Невдалеке, увитая плющом,
Виднеется часовенка с крестом;
Там чистит перышки в оконной нише
Сребристый голубь, что взмывает выше
Пурпурных туч… А здесь от смуглых ив
Тень зыбкая пересекла залив.
Кой-где в укромном сумраке полянки
Покажется бубенчик наперстянки,
Созвездье незабудок над водой
Ручья — и ствол березы молодой
Изящно-стройный… Долго сей красою
Наш рыцарь любовался: уж росою
Кропилися цветы, когда вокруг
Серебряной трубы разнесся звук.
О радость! В замке страж со стен высоких
Узрел в долине всадников далеких
На белых скакунах: тот звук сулит
С друзьями встречу! Калидор спешит
Челн столкнуть и мчит к желанной цели,
Не слыша первой соловьиной трели,
Не замечая спящих лебедей,
Стремясь увидеть дорогих гостей.
Вот лодка обогнула мыс зеленый —
Скорей, чем облетел бы шмель-сластена
Два спелых персика, — и замерла
У лестницы гранитной, что вела
К угрюмым стенам замка. С нетерпеньем
Взлетает юный рыцарь по ступеням,
Толкает створы тяжкие дверей,
Бежит меж залов, сводов, галерей —
Скорей, скорей!
Стук, топот, звон — о, сколько звуков милых!
Волшебной пляской фей лазурнокрылых
Не так был очарован Калидор,
Как этой музыкой! В мощеный двор
Он выбежал: два скакуна ретивых
И две лошадки стройных и игривых
Свой славный груз легко несут вперед
Под грозной аркой поднятых ворот.
С каким смятением благоговейным,
Пылая, он припал к рукам лилейным
Прекрасных дам! Как обмерла душа,
Когда, спустить их наземь не спеша,
Он нежные ступни сжимал руками…
С приветными словами
К нему склонялись всадницы с седла,
И то ль у них на локонах была
Роса — иль это влагу умиленья
Щекою ощутил он… В упоенье
Он прелесть вешнюю благословлял,
Что бережно в руках держал.
Нежнее пуха, облака свежее
Рука лежала у него на шее
Подобьем белоснежного вьюнка —
Прекрасная, округлая рука;
И к ней прильнув счастливою щекою,
Он замер, полон негой неземною…
Но добрый старый рыцарь Клеримон
Окликнул юношу. Очнулся он —
И сладостную ношу осторожно
Спустил на землю. Быстро и тревожно
Струилась кровь по жилам жарких рук,
Но радость новую в нем вызвал звук
Родного голоса. Ко лбу с почтеньем
Прижал он длань, что гибнущим спасенье
Дарила и на славные дела
Его юнцом безвестным подняла.
Меж тем среди пажей, лаская гриву
Могучего коня, стоял красивый
Изящный рыцарь: статен и высок,
Плюмажем пышным он сшибить бы мог
С верхушки гроздь рябины горьковатой
Или задеть Гермеса шлем крылатый.
Его искусно скованные латы
Так плавно, гибко тело облегли —
Нигде на свете их бы не сочли
Стальной бронею, панцирем суровым:
Казалось, что, сияющим покровом
Одетый, лучезарный серафим,
Сойдя с небес, предстал очам земным.
«Вот рыцарь Гондибер!» — младому другу
Сэр Клеримон сказал. Стопой упругой
Блестящий воин к юноше шагнул
И, улыбаясь, руку протянул
В ответ на взгляд, горевший восхищеньем,
И жаждой подвигов, и нетерпеньем.
А Калидор, уже вводя гостей
Под своды замка, не сводил очей
С откинутого грозного забрала
Над гордым лбом, со стали, что сверкала
И вспыхивала, холодно-ярка,
При свете ламп, свисавших с потолка.