Я лодку возьму, оттолкну, и запенится
Вода, расступаясь пред нею,
И в легкое дно застучится, как пленница,
И вновь за кормой побледнеет.
Измерю пол-озера взмахами длинными,
Взгляну — и как будто приснится:
Что раньше казалось последними льдинами —
И впрямь уже первые птицы!
III
36. Бессмертие
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай.
Я засыпал и просыпался,
ловил твой взгляд и снова ник.
Тысячелетиям равнялся
дремоты обморочный миг.
И так, в двойном существованье,
тебя я видел, сам не свой,
то — женщиною на диване,
то — деревом над головой.
Я твоего касался тела,
я жил от общего тепла,
и вдруг — ты кроной шелестела,
ветвями по небу текла.
Я засыпал и просыпался,
ловил твой взгляд и снова ник.
И с лиственным переплетался
твой человеческий язык.
Я называл тебя любимой,
существовал в твоей крови,
а ты была боготворимой,
неуязвимой для любви.
И сам я, в камень превращенный,
лежал, беспамятен и тих,
твоей красою осененный,
там, у древесных ног твоих.
37. «Я не в укор скажу, а для сравненья…»
Я не в укор скажу, а для сравненья,
что ты, любимая, похожа на листву:
то всплеск, то замиранье, то волненье…
А я — как ветер: весь в тебе живу.
38. Разъезд
Глухой разъезд. Всего и славы,
что поезда здесь ходят в Крым.
Дорогой дальней пахнут травы
и на деревьях виснет дым.
И рельс обнюхивают козы,
и любопытство на устах.
Вдогонку шепчутся березы,
как бы на цыпочки привстав.
А нам с тобою — много ль надо! —
Есть небо, дышится под ним.
Ты — ревеневой дудке рада,
я — восклицаниям твоим.
И сердце никуда не хочет,
покой — огромный и ничей.
Лишь путевой поет обходчик
в веригах гаечных ключей.
39. «Печаль — как маленькая птица…»
Печаль — как маленькая птица
в ладонях школьника — тиха.
Устало сердце колотиться,
гортань беззвучная суха.
Но где-то в пасмурном саду
о ней другая плачет птица…
Ты слышишь? — Пусть тебе молчится,
я за двоих слова найду.
40. «Не отпирают. Спят или не слышат?..»
Не отпирают. Спят или не слышат?
Гляжу на окна — иссиня черно.
Тенями кленов дом как будто вышит,
и в каждый сгусток врезано окно.
Стучу и жду… Жует в хлеву корова.
Невозмутим, дремуч полночный хруст.
Рука не поднимается, чтоб снова
тряхнуть кольцо, висящее без чувств.
И все-таки потеющим железом
я взлязгиваю снова и опять.
И теневой узор, что в стену врезан,
перемещается за пядью пядь.
Уже и луны в окна друг за другом
вплывают. И наверно, им видны
все вещи, все соринки, каждый угол,
и даже затаившиеся сны,
отсутствие мое
и на диване
любимой отрешенное лицо…
… Сухое разрастается сиянье.
Отлунивает синее кольцо.
41. «Как же я скажу тебе „прости“…»
Как же я скажу тебе «прости»,
как же я скажу тебе «забудь»,
если для тебя еще мой стих,
если до тебя еще мой путь!