Еще торчит татарская стрела
В стволе сосны на берегу тобольском,
Смердят непогребенные тела
Там, на яру — еще от крови скользком.
"Мы голову Кучуму отсечем! —-
Сказал Ермак.— Сибирь на меч подъемлю!"
Он вынул меч. И боевым мечом
Ударил в землю и разрыхлил землю.
Подходит пленник. Он хитер и стар,
Мурза татарский с жидкими усами.
"Ермак могилу роет для татар?"
Ермак в ответ: "Ее вы рыли сами!"
И засмеялся. Острием меча
Он продолжает рыть еще упорней.
Он рушит дерн. И слышно, как, треща,
Растений диких лопаются корни.
Земля, на меч налипшая, жирна:
В ней кровь, в ней пепел от лесных пожаров.
"Кольцо! Достань-ка горсточку зерна,—
Немолотое есть у кашеваров".
…Глядят на атамана казаки
И пленники — праправнуки Батыя.
Летят из атамановой руки
В сырую землю искры золотые.
"Я много ль сеял на своем веку?" —
Так думает страны завоеватель.
Иван Кольцо подходит к Ермаку,
Его помощник и большой приятель.
Ивану заглянул Ермак в лицо,
И шепчет он — тревогой полон голос:
"Как думаешь, дружок Иван Кольцо[25],
Не вытопчут? Взойдет? Созреет колос?"
1930
Подсолнух{34}
1
Сонм мотыльков вокруг домовладенья
Порхал в нетерпеливом хороводе,
Но, мотыльков к себе не допуская,
Домохозяин окна затворил,
И мне, судьбой дарованному гостю,
Открыл он двери тоже неохотно.
Я понял, что ночное чаепитье
Организовано не для меня.
Я это понял.
Что же было делать?
Вошел я.
Сел к столу без приглашенья.
Густое ежевичное варенье
Таращило засахаренный глаз;
И пироги пыхтели, осуждая;
И самовар заклокотал, как тульский
Исправник, весь в медалях за усердье,—
Как будто б я всё выпью, всё пожру!
"Она приехала!" — сказал художник.
И вот я жду: поджавший губки ангел,
Дыша пачулями[26], шурша батистом,
Старообразно выпорхнет к столу.
Но ты вошла…
Отчетливо я помню,
Как ты вошла — не ангел и не дьявол,
А теплое здоровое созданье,
Такой же гость невольный, как и я.
Жена ему?
Нет! Это толки, враки.
Рожденному в домашнем затхлом мраке,
Ему, который высох, точно посох,
Вовек не целовать такой жены!
Я это понял.
Одного лишь только
Не мог понять: откуда мне знакомы
Твое лицо, твои глаза, и губы,
И волосы, упавшие на лоб?
Я закричал:
"Я видел вас когда-то,
Хотя я вас и никогда не видел.
Но тем не менье видел вас сегодня,
Хотя сегодня я не видел вас!"
И, повторяя:
"Я вас где-то видел,
Хотя не видел…
Чаю?
Нет, спасибо!" —
Я встал и вышел.
Вышел на веранду,
Где яростно метались мотыльки.
Ты закричала:
"Возвратитесь тотчас!"
Я на веранду дверь раскрыл широко,
И в комнату ворвалось сорок тысяч
Танцующих в прохладе мотыльков.
Те мотыльки толклись и кувыркались,
Пыльцу сшибая с крылышек друг другу,
И довели б до головокружения,
Когда б я не глядел в твои глаза.
2
Не собирался он писать картину,
А вынул юношеские полотна
В раздумий: нельзя ль из них портянки
Скроить себе? И' тупо краску скреб.
Затем его окликнули соседи.
Надевши туфли, он пошел куда-то,
Оставив полотнище на мольберте
И ящик с красками не заперев.
Заманчивым дыханием искусства
Дохнули эти брошенные вещи,
И я — хотя совсем не живописец —
Вдруг ощутил стремленье рисовать.
Тут маковое масло из бутыли
Я вылил, и на нем растер я краски,
И, размягчив в нем острый хвостик кисти,
Я к творчеству бесстрашно приступил.
Тебя я рисовал.
Но вместо тела
Изобразил я полнокровный стебель,
А вместо плеч нарисовал я листья,
Подобные опущенным крылам.
вернуться
26