Позднее, в период создания цикла исторических поэм и книги «Лукоморье», главную сферу приложения творческих сил Леонид Мартынов трактовал несколько иначе: он определил ее как область, где действительность смешалась с вымыслом. Категория действительности теперь была поставлена на первое место, а не так, как, скажем, в стихотворении «Голый странник». В этой перестановке была своя закономерность: в эстетических воззрениях Леонида Мартынова появилось новое качество — историзм художественного мышления. Принципу историзма, равно как и принципу детерминизма, он остался верен до конца дней своих.
Возвращаясь к лирике Леонида Мартынова 30-х годов, надо заметить, что своеобразное истолкование им общих проблем искусства сразу прояснится, если вспомнить, как нередко в те годы между искусством и жизнью ставился знак равенства, либо искусство отождествлялось с фотографически точным изображением быта, так что «отлет фантазии» вовсе не предусматривался. В этом смысле весьма характерно признание А. Т. Твардовского, что в период создания «Страны Муравии» закономерное существование условности в поэзии было для него открытием первостепенной важности.
Для Леонида Мартынова как стихотворца, как художника важным было осознать до конца, что поэтический образ может порождать многие и непохожие друг на друга ассоциации. В формуле «действительность — вымысел — искусство» все внимание Леонид Мартынов, автор «Лукоморья», акцентировал скорее на слове «вымысел», чем «действительность». А в таких случаях, как точно отметил А. В. Луначарский, художник несколько топит объективный мир в своих субъективных впечатлениях. Что это именно так, можно убедиться, прочитав прежде всего мартыновскую «Реку Тишину».
«Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?»
— «Я хотел бы. В ночь ледостава».
— «Но отыщешь ли лодку хотя бы одну
И возможна ли переправа
Через темную Тишину?» —
так начинается это стихотворение, одно из наиболее признанных и загадочных в лирике Леонида Мартынова. Некоторые критики делают попытки установить точные координаты этой фантастически прекрасной Реки Тишины. Однако кроме упоминания предместья Волчий хвост, реально существовавшего под Омском, ничто не говорит о том, что действие стихотворения происходит на берегах реки Оми, впадающей в Иртыш.
Насколько документально точным был любой очерк Леонида Мартынова, напечатанный в газетах и журналах, настолько поэтически условна, даже фантастична обстановка, в которой пребывает лирический герой «Реки Тишины». Чувство тревожной напряженности, близкой утраты чего-то призрачно прекрасного — вот что составляет эмоциональную сердцевину этого стихотворения. Наше духовное обогащение идет путем сопереживания, путем познания чувственно-поэтического, интуитивного. Леонид Мартынов может быть назван художником реализма в том значении этого слова, которое дал ему Ф. М. Достоевский в записной книжке. «Меня зовут психологом: неправда,— писал он.— Я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».
3
Леонид Мартынов верил в предчувствия — творческие, житейские, душевные. Во всяком случае, именно о них, о своих предчувствиях, он много говорил в новелле «Явленье птицы Ундервуд», посвященной жене и близкому другу Нине Анатольевне Мартыновой-Поповой. Правда, не только и не столько предчувствия их встречи, сколько сложные жизненные обстоятельства привели Леонида Мартынова в 1932 году в древний северный город Вологду, где и начался новый этап его жизни и творчества.
На заре розовела от холода
Крутобокая белая Вологда
Гулом колокола веселого
Уверяла белая Вологда:
Сладок запах ржаных краюх!
(«Вологда»)
Начался он встречей с Ниной Анатольевной, работавшей в то время секретарем-машинисткой в редакции местной газеты «Красный Север». Как и в дни туманной юности, Леонид Мартынов вновь стал печатать — теперь уже в этой газете — небольшие заметки и информации, которые были подписаны «Мартын Леонидов», «Леонидов», «М. Л.», «Л.». И, как раньше, его энергия оказалась неистощимой, работоспособность — удивительной, быстрота отклика — мгновенной. Высокий, голенастый, медноволосый, одетый в свитер и галифе, похожий то ли на отставного военного, то ли на авиатора из Осоавиахима, он появлялся в разных концах города, чтобы исчезнуть и снова возникнуть в пригородном совхозе или в цехах завода «Северный коммунар».
Не случайно поэт скажет, что именно в этот период он глубоко погрузился в стихию современности. Однако благодаря знакомству с историческим обликом русского Севера, с его архитектурой и его народными промыслами (вроде знаменитых вологодских кружев), с его природой и его людьми, хранившими в своем характере и своем обличье что-то от новгородских ушкуйников, Леонид Мартынов воочью увидел и «предысторию» своей родины — страны Холодырь.