Люди сонные не помнят,
Как зеленый мой зигзаг
Озарил потемки комнат
И плясал у них в глазах.
Снится им в поту подушек
Безобразно и мертво,
Как вверху растет удушье —
Час предгрозья моего.
И сейчас мгновенной вспышкой
Каждой вольтовой дуги,
Каждой озаренной вышкой
Я клянусь, что мы враги».
Ворон — молнии: «Бури не сваришь.
Утром в Норден погонит гудок их».
Молния (дико смеясь): «Товарищ,
Сварим бурю на гамбургских доках!»
Город — молнии: «Чем ты горда?
Музыкой, что ли? Блеском? Гарью?»
Молния: «Эй, сторонись, города!
Рано иль поздно — но я ударю!»
Ночь продолжается. В жбанах
Брызжет золотом пиво.
Голые звуки джазбандов
Бьют по нервам крапивой.
Сумрак подводный царит там.
Стелется медный пар.
Рушатся в негрский ритм
Стаи клешнями сцепившихся пар.
Вот наплывает. Мигает экран.
Рябь. И мутнеют глуби.
Снова по циркам, пивным, дворам
Борются. Бредят. Любят.
18. ЭКСПРЕССИОНИСТЫ
Толпа метавшихся метафор
Вошла в музеи и в кафе —
Плясать и петь, как рослый кафр,
И двигать скалы, как Орфей.
Ее сортировали спешно.
В продажу худший сорт пошел.
А с дорогим, понятно, смешан
Был спирт и девка голышом.
И вот, пресытясь алкоголем,
Библиотеки исчерпав,
Спит ужас, глиняный как Голем,
В их разможженных черепах.
И стужа под пальто их шарит,
И ливень — тайный их агент.
По дымной карте полушарий
Они ползут в огне легенд.
Им помнится, как непогода
Шла, растянувшись на сто лет,
Легла с четырнадцатого года
Походной картой на столе…
Как пораженческое небо
И пацифистская трава
Молили молнийную небыль
Признать их древние права.
Им двадцать лет с тех пор осталось,
Но им, наивным, ясно всё —
И негрского оркестра старость,
И смерть на лицах Пикассо,
И смех, и смысл вещей, и гений,
И тот раскрашенный лубок,—
Тот глыбами земных гниений
Галлюцинирующий бог.
Летят года над городами.
Вопросы дня стоят ребром.
Врачи, священники и дамы
Суют им Библию и бром.
Остался гул в склерозных венах,
Гул времени в глухих ушах.
Сквозь вихорь измерений энных
Протезов раздается шаг.
Футляр от скрипки, детский гробик —
Всё поросло одной травой…
Зародыш крепко спит в утробе
С большой, как тыква, головой.
19. ПАРИЖ
Париж! Я любил вас когда-то.
Но может быть, ваши черты
Туманила книжная дата?
Так, может быть, выпьем на «ты»?
Не около слав Пантеона,
Почтивши их титул и ранг…
А дико, черно, потаенно —
Где спины за ломаный франк
Сгибаешь ты лысым гарсонам;
Где кофе черней и мутней;
Где ночь семафором бессонным
Моргает — и ветер над ней;
Где заперта ценность в товаре,
Где сущность — вне рыночных цен;
Где голой и розовой тварью
Кончается тысяча сцен,—
Над пылью людского размола,
Над гребнями грифельных крыш,
Ты все-таки, все-таки молод,
Мой сверстник, мой сон, мой Париж!
20. ТРЕТЬЯ РЕСПУБЛИКА
Сто лет назад, немного раньше,
Круша дома, кружа умы,
Здесь проходила великанша
На битву с чучелами тьмы.