Она уходит... Я объят тоскою...
О Ночь, приди, меня окутай тьмою[344]
И тенью ада сердце мне обвей:
Я обречен страдать в разлуке с ней.
Закован я в тоски тугие звенья,
Они страшней, чем адские мученья.
И помыслы мои черны, мрачны,
Как ты, о Ночь, без звезд и без луны.[345]
Могу с тобою мраком поделиться,
Сказав: Заря теперь не загорится![346]
Хочу быть зрячим, но под гнетом бед
Огонь в груди — единственный мой свет.
Любовь — соединенье света с тьмою,
Ее триумф нам сделался бедою.
Уж не из-за ее ли слепоты
Друг друга не увидим я и ты?
Ужель нас покарать жестоко надо
За нарушенье должного обряда?
Ужель предать ты пыткам хочешь нас,
Себе даруя праздник каждый раз?
О нет, вина моя, моя расплата,
Хоть и судьба здесь в чем-то виновата.
Меня сперва лишь милый облик влек,
Теперь я ввергнут в горестей поток.
И лишь на миг по наважденью злому
Вдруг к яблоку приник я золотому,
Я только каплю уловил в волне[347]
И был богатым лишь в неверном сне.
Любовь слепая,[348] ты чему нас учишь?
За грех мой ты мою голубку мучишь,
И, в ярости жестокой правоты,
Мои терзанья ей даруешь ты.
Вот так разит с паденьем фаворита
Его семью и всех друзей Фемида.[349]
Мгновенной молнией ты в первый раз
Зажгла палящее желанье в нас,
И мы томились, таяли, вздыхали
И слиться в пламени одном мечтали.
Ты повела нас дальше за собой
Опасной и нехоженой тропой,
Где ждали нас ловушки и шпионы,[350]
И бдительный супруг твой, распаленный
От ревности,[351] — как страж у врат тюрьмы...
Все это стойко выдержали мы!
Украдкой от врагов мы письма слали,
И соглядатаев предупреждали,
Ловили, преодолевая страх,
Блаженство в поцелуях и словах.
Все диалекты в наш язык вместились,
Мы говорить глазами научились,
И под столом шел часто диалог —
Его вели мы при участье ног.[352]
Но разве бледность щек, сердец биенье
Не наших ли секретов разглашенье?
Мы из чистилища попали вдруг
В обычную историю разлук.
О нет, для нас не может быть разлуки!
У нас навек слились уста и руки...[353]
Как гибкий плющ,[354] объятья мы сплетем,
И даже страх нас заморозит льдом,
Да так, что и сама Судьба пред нами
Зальется вдруг кровавыми слезами.[355]
Судьба, не стоишь жалоб ты моих,
Тебе, наверно, стыдно слушать их!
Хоть ты пред нами вьешься лютым змеем,
С любимой мы оружием владеем
И против стрел твоих и всяких бед...
Для нас твоих преград жестоких нет!
И если бы ты даже и сумела
На время разлучить два наших тела,
То души наши тесно сплетены:
Сближают нас подарки, письма, сны...
И солнца свет, что в небесах блистает,
О красоте ее напоминает:
Нежна, как воздух, как огонь, чиста,
Ясна, как влага, как земля, тверда.[356]
Так время наш союз благословило:
Весна любви начало возвестила,
А Лето — то, что урожай созрел,
И Осень — что в нем каждый колос спел.
Но не врагом мы называем Зиму,
А временем, что пролетело мимо.
Пусть ночь надеждой светит нам в пути:
Так легче нам разлуки груз нести.
Хоть где-то бесконечны холод с тьмою,[357]
Но солнце льет тепло над всей землею.
Пусть доли света не везде равны,
Мы за других быть счастливы должны.
Будь стойкой в бедах, никакое горе
Пускай в твоем не затаится взоре,
И не Презреньем ты борись с судьбой,
Да будет Постоянство факел твой!
Твоим умом готов я восхищаться,
Когда мои в нем мысли отразятся.
А у меня, чтоб ты не знала зла,
Со словом не расходятся дела.
Недвижный полюс сдвинется скорее,
Чем я другую назову своею...
Уж если мой оледенеет пыл,
То знай: весь мир уж замер и застыл.
Добавить мог бы я еще немало,
Но слушать ты, наверное, устала...
Незыблема вовек любовь моя,
Любви не меньшей жду в ответ и я!
Внимай, о зависть! Джулию мою
Разоблаченью ныне предаю!
Она всегда злословит и клевещет,
Стремясь невинным нанести бесчестье,
И даже, говорят, она порой
Друзей ближайших жалит клеветой.
И пламя ревности она не хуже
Раздуть умеет в разъяренном муже,
А в паутину сотканных сетей
Ловила даже собственных детей.
У этой сплетницы одна забота —
Ей лишь бы только очернить кого-то!
Будь жив Вергилий, слывший жен бичом,[359]
Уж он пронзил бы Джулию пером.
Ее глаза горят, как у Химеры,[360]
И ярость в ней рождается без меры,
И, как бы переняв вороний крик,
Зловеще каркает ее язык.
Как Тенаруса[361] страшное зиянье,
Живому смерть несет ее дыханье!
Она обычно портит всем обед,[362]
Интересуясь тем, что ест сосед,
На Орк[363] ее походит разум злобный,
Для черных замыслов весьма удобный.
В нем хитрости, обман, коварство, лесть,
И мерзостей и каверз там не счесть.
Она равно находит наслажденье
И в клевете, и в клятвопреступленье!
И, как в луче пылинки мельтешат,[364]
В мозгу мыслишки жалкие кишат.
Нет, я не трус, но все ж признаться надо,
Что Джулия страшней любого яда.
вернуться
X. Гарднер ставит под сомнение авторство Донна.
вернуться
О Ночь, приди, меня окутай тьмою... — Первая часть элегии описывает гипертрофированное отчаяние — симптом любовной меланхолии, вызванной неразделенной любовью, смертью любимой или разлукой. Р. Бертон описывает влюбленного, лежащего всю ночь без сна (AM, III, 3, 2). На «лотиановском портрете» молодой Донн изображен в модной позе меланхолика: в черной одежде на черном фоне, с бледным сосредоточенным лицом и скрещенными на груди руками.
вернуться
...без звезд и без луны. — Трагедийный штамп, часто пародировался в елизаветинской драматургии (Шекспир У. Сон в летнюю ночь, V, 1).
вернуться
...Сказав: Заря теперь не загорится! — Отчаявшийся герой хочет погрузить мир в хаос магическим заклинанием, обращающим вспять историю сотворения мира (Быт. 1:4-5).
вернуться
...Вдруг к яблоку приник я золотому, / Я только каплю уловил в волне... — Аллюзия на миф о мучениях Тантала.
вернуться
Любовь слепая... — Завязанные глаза — распространенный элемент в иконографии Эрота.
вернуться
...Фемида. — Завязанные глаза богини правосудия — обязательный атрибут ее иконографии.
вернуться
...Где ждали нас ловушки и шпионы... — Ср.: «Аромат».
вернуться
...И бдительный супруг твой, распаленный / От ревности... — Ревнивый муж — один из основных образов римской элегии (например: ЛЭ, II, 19; III, 4 и др.).
вернуться
Украдкой от врагов мы письма слали (...) диалог — / Его вели мы при участье ног. — Ср.: ЛЭ, I, 4, 15-32.
вернуться
У нас навек слились уста и руки... — В позднеантичную эпоху было распространено скульптурное изображение Амура и Психеи, слившихся в объятии и поцелуе.
вернуться
Как гибкий плющ... — Ср.: Катулл. Книга стихотворений, 61, 33-35, 106-109.
вернуться
...Судьба пред нами / Зальется вдруг кровавыми слезами. — В оригинале Фортуна «срывает повязку», что можно трактовать как символ случайности.
вернуться
...Нежна, как воздух, как огонь, чиста, / Ясна, как влага, как земля, тверда. — Герой призывает любимую сохранить баланс между четырьмя стихиями для душевного и телесного здоровья.
вернуться
Хоть где-то бесконечны холод с тьмою... — Меланхолию связывали с воздействием Сатурна, управляющего физической силой и мраком. По галеновской теории гуморов, во время этой болезни в организме преобладали холод и сухость.
вернуться
X. Гарднер ставит под сомнение авторство Донна. Еще один вариант стихотворного гиперболизированного хуления возлюбленной.
вернуться
Будь жив Вергилий, слывший жен бичом... — В оригинале речь идет об итальянском неолатинском поэте и генерале ордена кармелитов Мантуане (Джанбатиста Спаниоли, 1447-1516), авторе сборника «Эклоги». Четвертая эклога «О природе женщин» сатирически изображает женские модели поведения.
вернуться
Химера — в древнегреческой мифологии огнедышащее чудовище. По описанию Гомера, она спереди — лев, в середине — коза, сзади — змея.
вернуться
Тенарус — мыс на юге Пелопоннеса, где находился храм Посейдона, под которым был вход в преисподнюю, через него Геракл выволок на землю Цербера.
вернуться
Она обычно портит всем обед... — Гарпии, безобразные полуптицы-полуженщины, отбирали и оскверняли пищу царя Финея, наказанного за жестокость слепотой.
вернуться
Орк — римское название подземного царства мертвых и имя властителя этого мира.
вернуться
И, как в луче пылинки мельтешат... — Тит Лукреций Кар (I в. до н.э.) в поэме «О природе вещей» (IV) описывает природу света как поток атомов, испускаемых Солнцем.