Это богатство знаний рождает многообразие мира — и многообразие человека. Максим Горький в свое время писал «о той единой социалистической культуре, которая, не стирая индивидуальных черт лица всех племен, создала бы единую, величественную, грозную и обновляющую весь мир социалистическую культуру», и говорил о новом герое жизни. Он хотел, чтобы литература отобразила этого героя, «чудесного, небывалого даже в сказке, героя, который хочет перестроить мир».
Сейчас герой этот налицо — это советский человек, и созданная им социалистическая культура показывает, чего она достигла в своем развитии.
Страна уже отметила пятидесятилетие образования Советского Союза. С того дня, когда взметнулось победное знамя Великой Октябрьской революции, прошло свыше пятидесяти лет…
А я родился еще в то время, когда вместо Советского Союза была Российская империя, которая на взгляд новых поколений кажется страшной, небывалой, темной легендой прошлого. Я родился 3 декабря (по новому стилю) 1896 года в Петербурге, в семье ремесленника. Дом, где я родился, стоит и сейчас на углу улицы Герцена и улицы Дзержинского. В этом доме когда-то жил Герцен.
Среда, в которой я провел раннее детство и юность, не могла способствовать развитию любви к искусству или литературе. Все были заняты скромной работой ремесленников. Заработка едва хватало на содержание семьи; жили в тесных, маленьких, темных квартирах, с керосиновым освещением, с трудом, по грошам, собирая средства, чтобы дать детям хоть среднее образование.
Семи лет я сам выучился читать и писать. Сначала ходил в городскую школу на Почтамтской улице, потом поступил в Торговую школу на Фонтанке. Главными моими друзьями были книги. Они рассказывали мне о чудесах мира, о всех странах, обо всем, что есть на земле хорошего. Я смеялся и плакал над книгой от радости и от сочувствия людям, страдающим от несправедливости, от неравенства, от угнетения.
Я любил географию и историю. Эта страсть осталась у меня на всю жизнь. Я сам начал писать книги, где действие переносилось из страны в страну. В этих сочинениях я освобождал малайцев из-под ига голландцев, индусов — от англичан, китайцев — от чужеземцев.
И когда, много лет спустя, я стоял на берегу Индийского океана и смотрел на полуголых, темнокожих, веселых ребят бедного рыбачьего поселка на Цейлоне, смотрел, как они играют в свой родной океан, волоча по песку спрутов, огромных скатов, медуз и маленьких акул, мне казалось, что я вижу сбывшийся сон моего детства, когда мое разгоряченное книгами приключений воображение рисовало мне далекие пейзажи полуденных стран и я мечтал увидеть воочию эта страны. И я их увидел.
Теперь, оглядываясь на свою жизнь, я вижу, что есть какая-то фантастическая закономерность развития моего характера в условиях бурной эпохи войн и революций. Уже маленьким школьником видел я Кровавое воскресенье 1905 года, а с восемнадцати лет узнал, что такое мировая война.
С годами география превратилась для меня в эпическую поэму о борьбе народов за независимость, а история осветила меня немеркнущим светом Октябрьской революции.
В свое время, окончив Торговую школу, я хотел учиться дальше, стать историком или археологом, но не имел никакой возможности для этого. Пришлось поступить на службу в Военно-морское хозяйственное управление, чтобы начать зарабатывать кусок хлеба, в помощь семье.
Общение с моряками, их рассказы о путешествиях, о разных странах, куда они плавали, производили на меня большое впечатление. Во время ночных дежурств я много беседовал с людьми, близко принимавшими к сердцу трагедию русского военно-морского флота, говорившими о революционных традициях Свеаборга и Кронштадта, о броненосце «Потемкин» и лейтенанте Шмидте, о прошлом и будущем флота. Некоторые мои собеседники были людьми передовых взглядов, и их смелые суждения о судьбе России сильно мне запомнились. Конечно, далеко не со всеми я мог говорить так откровенно и находить взаимное понимание.
Всю свою юность я писал для себя книги приключений, о борьбе за свободу, сам переплетал их и иллюстрировал. Первое стихотворение написано мною четырнадцати лет — «На смерть Льва Толстого».
Потом грянула первая мировая война. Восемнадцати лет я начал военную службу гусаром. Мне пришлось сражаться с немцами под Ригой. В походах и боях я изъездил всю Прибалтику, был контужен под Хинценбергом, участвовал в большой кавалерийской атаке под Роденпойсом.
Я возил в переметных сумах стихи, которые позже объединил под общим названием — «Жизнь под звездами». Это были стихи походной тетради, разрозненные страницы лирического дневника.
Жизнь в окопах, в казармах, на дорогах под звездами мала походила на литературный университет. Мрачные пейзажи войны, смерть боевых друзей рождали большую внутреннюю тревогу.
Тревога переходила в протест, нарастающий по мере того, как вокруг расширялась пустыня, отчаяние было написано на всех лицах, и зарево пожаров стало обычным маяком, освещавшим только пути поражений. На аренах мировой бойни люди моего поколения провели свою молодость.
В эти дни я писал стихи без всякой надежды их печатать. Они были нужны мне, как разговор с самим собой вслух. Это были поиски средств передачи терзавших меня сомнений.
Меня демобилизовали весной 1918 года. Осенью этого же года я вступил добровольцем в Красную Армию, принимал участие в разгроме Юденича под Петроградом.
Кончилась гражданская война. Я снял шинель красноармейца и твердо решил заняться литературной деятельностью. Под впечатлением первых лет революции я написал целую книгу стихов, которая осталась в рукописи, хотя некоторые стихотворения, входившие в нее, читались на митингах и литературных вечерах. Книга называлась «Перекресток утопий». Она посвящалась борьбе с контрреволюцией, победе пролетариата. Многие стихи этой книги были декларативны, наивны, слабы. Я начал тогда и несколько поэм, но бросил работу над ними, увидев свое неуменье создавать произведения большой формы.
Но я продолжал упорно работать над стихом, писал много и быстро. Ко времени, когда я смог отобрать стихи для своей первой книги, мое увлечение Востоком, давний юношеский интерес к событиям в той же Индии не уменьшился, а возрос, стал ближе и реальнее, что позволило мне в девятнадцатом году написать маленькую поэму про индусского мальчика «Сами», напечатанную через год в журнале «Красная новь».
Я окунулся с головой в литературную жизнь того времени. Вышли мои первые книги стихов «Орда» и «Брага». Но у меня были разные колебания и сомнения относительно выбора только литературного пути.
В письме А. М. Горькому я написал между прочим, что не могу быть только литератором. Горький в своем ответе написал мне: «…опечалили слова: „уйти только в литературу я бы не мог“. Хотел бы, чтоб Вы ошиблись в этом и ушли только в литературу, ибо всякое дело требует от человека всецелого погружения в любовь к нему, делу».
И много позже Алексей Максимович в своих отзывах о моих стихах и прозе высказывался чрезвычайно лестно для меня, временами был строг, но по-дружески.