И с каждым взмахом становились злее,
Жестоким был тот час,
И враг, спеша нас перебить скорее,
Шел на плечах у нас.
Дышало небо звездными красами,
Безмолвием маня.
Под выстрелами долгими часами
Я не слезал с коня.
И там, где лес снаряды гнули,
Я придержал коня.
Других кругом искали пули,
Но не меня.
В покое смутном сердце билось,
Был час — как образ сна,
Я знаю: за меня молилась
На Севере — одна!
31. «Базара пустынные камни…»
Базара пустынные камни,
Дома, где отчаянье спит,
На окнах дубовые ставни
Глядят в безысходность ракит.
Всё вымерло в улицах малых,
Как будто их мрак откупил,
Как будто чума пировала
И пеплом засыпала пир.
Товарищ ругался беззлобно,
Свистел я, чтоб ночь превозмочь,
Но были мы вкованы оба
В совсем неподвижную ночь.
И вдруг эскадронов в разбеге
Донесся чеканенный гул,
И мертвый солдат на телеге
Тяжелой рукой шевельнул.
32. «Почему душа не под копытами…»
Почему душа не под копытами,
Не разбита ночью на куски?
Тяжко ехать лесом тем, пропитанным
Йодистым дыханием тоски.
Словно хлора облако взлохмаченно,
Повисает на кустах туман,
В нем плывут, тенями лишь означены,
Может — копны, может быть — дома.
Конь идет знакомым ровным шагом,
Службу он несет не кое-как…
А по всем лесам, холмам, оврагам
Спят костры, пронзая желтым мрак.
Едем мы сквозь черной ночи сердце,
Сквозь огней волнующую медь,
И не можем до конца согреться
Или до конца окаменеть.
33. СМЕРТЬ ДРУГА
Я свежий труп ищу в траве,
Я свежий труп ищу,
Он пал с осколком в голове,
Я — странно! — не грущу
Лишь потому, что и меня,
Чтоб знать, где зарывать,
Вот так же будут в травах дня
Товарищи искать.
Земля одна и смерть одна,
Но почему я стал?
Мне голова его видна
И темных губ овал.
«Убит!» — сказали про него.
Я труп его искал,
Нашел, поцеловал его
И молча закопал.
34. ЗАМОК ВОЛЬМАРСГОФ
Мы вошли с оружьем на закате,
Видим — птицы: ястреб и сова
Смотрят в сад, где на широком скате
Желтая, бессильная трава.
Вдаль ушли пустынные дорожки
До ворот, что буря сорвала,
Вдоль забора одичало кошка
Промелькнет — и снова глушь и мгла.
Не войдет в покой уединенный
Прошлых лет хозяин иль слуга.
На стене, как ветхие знамена,
Ряд ковров. Лосиные рога.
Умерли баронские мечтанья,
Сброшены с высокого крыльца.
Как проклятье, душно это зданье,
Ряд столетий ждущее конца.
35. В ЛИФЛЯНДИИ
Как тарелка, небо чисто вымыто,
Черные леса обнажены,
В мире нет безжалостнее климата,
Безнадежней климата войны.
Не искать теперь уж песен зяблика
Над старинной, тихою рекой,
Даже смерть похожа здесь на яблоко,
Что упало мягко и легко.
И сейчас улыбки кровью дышат тут,
Горя много — как не горевать,
Может быть, так нужно: жить неслышно
И еще неслышней умирать.
36. «Стрельба за нами — будто рубят…»
Стрельба за нами — будто рубят
Лес в красных шарфах мужики.
Уйдем, уйдем, иль нас погубят
Трясины, насыпи, пески.
И солнце в бегстве — точно пики,
Лучи ломаются о лес,
И отступленья шум великий
Восходит прямо до небес.
И в алом, вставшем выше леса
Обмане тучи заревой
Лиловый всадник встал и свесил
Копье с трофейной головой.
Он дразнит этим сном зеленым,
Он черным усом мне грозит,
И жмется лошадь по уклону
И настороженно храпит.
И всё мне кажется, что сплю я,
Мне снится битвы темный зов,
Как вечер пышного июля
Томит волной предгрозовой.
37. «Земля и небо страшно разны…»
Земля и небо страшно разны,
Лежу на дряхлом блиндаже,
Вот в стройность мыслей безобразно
Ворвались строфы Беранже.
Мне книга не прикажет грезить —
Я слишком густо загорел,
Я слишком мысли ожелезил,
Я слишком в этом преуспел.
И, может быть, уже возмездье
На полдороге, как заря.
Шрапнели черные созвездья
Ударят в спину дикаря.
38. «Трубачами вымерших атак…»
Трубачами вымерших атак
Трубят ветры грозные сигналы,
И в полях, я чую через мрак,
Лошадей убитых закачало.
Вновь дорога — рыжая петля,
И звезда — как глаз противогаза.
Распласталась чуждая земля,
Расстелилась пестрой, как проказа.
Я забыл, зачем железный зов
Жалобно визжал в многообразье.
Вязы придорожных берегов
Плачут грязью.