«И снилось мне, что каждый строил дом…»
И снилось мне, что каждый строил дом –И, возведя, селился в нём навечно:В норе подземной делался кротом,Иль возносился, Путь построив Млечный,
Иль, вырыв русло, делался рекой, –Что начал, то заканчивал без риска.А я ушёл настолько далеко,Что стал бездомным, возвратившись близко.
«По лестнице-ели…»
По лестнице-ели,Минуя за ярусом ярус,То в вихре, то в теле,То в радость впадая, то в ярость, –
До облака-блика,До стога, до рога оления,До цели великой –До полного отождествления…
Вавилон
Жильцы бульвара, в летнем истощенье,Стенали – от корней и до вершин.Асфальт, в рекламном красном освещенье,Кишел, гудя, нарывами машин.
И размышленья, как елей на раны,Несомые целительным дождём,Являлись тихо, как воспоминаньяТого, кто на недвижность осуждён.
И по больному городскому телуОн к центру шёл, где фары в полутьмеСновали в страхе, потеряв пределы,Как мысли в обезумевшем уме.
Он шёл и думал: «Стоит ли стараться?Влюбляйся в город, бойся и спеши –Но после трёх тяжёлых операцийЛишишься лёгких, сердца и души.
Иль на попранье создан я и на смех,Иль только кожа – щит мой и броня,Чтоб скальпель пляской рассечений властныхЗа гранью дней ощупывал меня?
Нет, преданный некровным этим узам,Я тихий свет предвижу впереди, –Осмотрен всеми и никем не узнан,Я в лучший мир готовлюсь перейти…»
Был город жив – без слова и без жеста,Одним накалом бьющихся огней…«О Ты, навек оставивший блаженствоДля боли крестной! Снизойди ко мне.
Я по любви тоскую в веке тёмном,А Ты на смерть сошёл с крутых высот.Услышь того, кто в городе бездомном,Тебя не зная, лишь Тобой живёт!
В рогах драконьих, в камне гордых башен,Ряды окон – лукавые уста…Я не от мира: он мне чужд и страшен.Я в детстве слышал о любви Христа…»
И вдруг, среди сверкания и жути,Взбурлили воды в чаше восковой –И он узрел пути и перепутья,Увидел узел жизни вековой,
И, просиявши на заглохших тропах,Взыграла речь невиданных зарниц:Он слушал Свет – и тайны смертных сроковЧитал в раскрытых книгах встречных лиц.
В леса скорбей, в кустарник сердца дикийВошла любовь – и дымом вышел страх:Он слушал Свет – и пел хвалу ВладыкеНа незнакомых миру языках.
Живое
Светляки затерялись в потёмках,Но и ночь не погасит никакЭтих мыслей, зажжённых на тонкихИ жестоко живых фитильках.
Я их видел. До времени скрытоЗа печатью звезды от меня,Сквозь какое просеяны ситоЭти падшие дети огня:
Бьются волны, скалу прорывая,И в теснинах застывшей землиБьётся плазма, безумно-живая,Чтобы мы ещё плакать могли.
«Всё, что я вижу, есть Ты…»
Всё, что я вижу, есть Ты.Но когда устаёт моё зреньеТкать – из ночей лучевых –Жизни бескрайней лицо, –Пёстро в зрачках, и садыВижу. На них Ты распался,Чтобы тем ближе сиялОбраз Твой прежний во мне.Вновь собираю – и вотЛик в забытьи созерцаю…
«Выздороветь от города…»
Выздороветь от городаХочет стеснённый клён,Как из перины вспоротой –Пухом надежд ослеплён.
Вылечиться от мнимостиЖаждет сырая мгла,Чтобы вкусить в немилостиСкорбь и людские дела.
Птица взлетит, проклюнувшиМёртвых зрачков кору,Воздух печальным юношейСтанет опять поутру.
Только один из выжившихРад про себя вполне,Нет занавесок выцветшихТолько в одном окне:
Улочкой ходит узенькойСредь городских утехОн – собеседник музыки,Самый больной из всех.
«И так опустошился и устал я…»
Е. С.
И так опустошился и устал я,Что в лёд готовлюсь обратиться талый,И краски мира смешаны почти.Уже рисуют город этой смесью,В его безличье потеряюсь весь я,Но ты письмо с любовью перечти.