Стихотворения и поэмы

В статьях Г. Маргвелашвили, посвященных этой стороне деятельности поэта,[37] убедительно показаны не только ее безукоризненная добросовестность и научность, но и то, что обращения Н. Заболоцкого к тем, а не иным произведениям грузинской классики было обусловлено ощущением близости их каким-либо особенностям его собственного творчества. И в этом один из секретов поразительных удач, достигнутых Н. Заболоцким.

Действительно, Важа Пшавела, например, был ему необычайно близок своим высоким гуманизмом, напряженными раздумьями it тяготением к философской поэзии Гете и Баратынского. Герой поэмы Пшавела «Змееед» Миндия испытывает едва ли не те же чувства, которые передал Н. Заболоцкий в одном из своих довоенных стихотворений:

…Небеса с благоволеньем
Вдруг посмотрели на него.
Сознанье новое вселилось
В него и некий новый дух.
И зренье сердца прояснилось,
И отворился к миру слух.
И понял он пернатых пенье,
И рев зверей, и шепот трав,
И в думы каждого растенья
Проник, душой затрепетав.

(«Змееед» )

Сам Н. Заболоцкий писал в стихотворении «Вчера, о смерти размышляя…»:

                                        …и в этот миг
Всё, всё услышал я — и трав вечерних пенье,
И речь воды, и камня мертвый крик.

Очень родственна таким стихам Н. Заболоцкого, как «Метаморфозы» и «Завещание», песня Важа Пшавела «Почему я создан человеком».

Нам представляется, однако, что этим не исчерпываются причины последовательной работы Н. Заболоцкого над переводами грузинских классиков. Не забывая ни о внутренней близости его собственной поэзии многим их произведениям, ни о притягательной для каждого поэта возможности испробовать свои силы в таком «соперничестве», ни даже о том, что в годы культа личности оригинальные стихи Н. Заболоцкого печатались редко и он часто бывал вынужден обращаться к переводам, — грузинская классическая поэзия воспринималась Н. Заболоцким как художественная летопись народной жизни. В этом смысле работа над ее воспроизведением на русском языке стояла для него рядом с переложением «Слова о полку Игореве» и замыслами о стихотворной обработке русских былин, перекликалась с переводом сербского эпоса и мечтой сделать полноценным достоянием русского читателя «Сказание о Нибелунгах».

Русь, напрягающая силы в борьбе с половцами, ослабленная раздорами и терпящая поражение от монголов; Грузия, то и дело наводняемая иранскими и турецкими полчищами; Сербия, надолго потерявшая свободу после битвы на Косовом поле; Венгрия, стонущая под фашистским игом (перевод стихов Антала Гидаша), — едва ли можно счесть простой случайностью, что Н. Заболоцкий как переводчик обращается к этим темам. Яркая живописная природа Грузии рельефно оттеняла трагизм происходящих на этой земле событий, ее солнечное обаяние как бы подчеркивало злую черноту бед и горя, обрушивающихся на людей. Бывали в истории Грузии времена, о которых с огромной горечью сказал Важа Пшавела:

Немногого недостает,
Чтоб смерть, воцарившись в отчизне,
Родной поглотила народ,
Присвоив название жизни.

(«Копала»)

Драматично описание раздирающих страну феодальных междоусобиц у Д. Гурамншвили; мучительно продираются сквозь кровавый туман родовой мести и национальной розни герои поэм Важа Пшавела, испытывая неприязнь, нарекания и ненависть со стороны своих фанатичных соплеменников. Но несмотря на периоды отчаяния, лучшие грузинские поэты во все времена сохраняли страстную привязанность к родной земле, верили в ее будущее и могли бы повторить вслед за героями Руставели:

Лишь добро одно бессмертно,
Зло подолгу не живет.

Грузинская классическая поэзия ревниво оберегала, как лучшее национальное достояние, драгоценные черты народной морали, размышляла о причинах народных бедствий, безбоязненно возвышала голос против их виновников:

Обличителю нередко
Не прощают обличенья,
Но стране забвенье правды
Не приносит облегченья.

37

Г. Маргвелашвили. Литературно-критические статьи. Тбилиси, 1958, стр. 102–129; «Дружба народов», 1959, № 6. стр. 217–226.