К лазурной вышине, на снежные валы
Всходили мы — принять привет от всей вселенной
И передать ей страсть Москвы, и от нее,
Нетленной, мудрости набраться вдохновенной,
И стаи туч над ней вспугнуть, как воронье,
И медным грохотом фанфарного прибоя
Призвать к последнему, решительному бою.
Торжествовать со всей вселенной заодно!
Привить себя, как плод, пяти частям вселенной,
И влить в них нашу кровь хмельную, как вино,
И наше рвение, и влить в них пыл священный,
Вскормленный в тайниках чудовищных ночей,
Где пламя изо ртов рвалось, как из печей,
Где безднами сердца свой голод утоляли
И миллионы глаз созвездьями цвели,
В мир семя заронив, из синих далей в дали —
От жаждущих небес до жаждущей земли.
Закончен первый бой, затишье наступило,
И для последних битв мы накопляем силы:
Войска — на отдыхе, в движенье, на постах.
Мы наше торжество явили всей вселенной, —
Впервые вырвали из векового плена,
Оно колышется на нивах и в садах.
Уже перед тобой — не пастухи-номады,
Не темных батраков нестройные отряды, —
Взойди — увидишь их в просторах мировых.
Взойди, прислушайся — и ты услышишь их!
Узнай же первенцев, замученных тобою,
Застреленных у стен, в дыму, в тревоге боя,
Припомни и сочти, коль хватит силы счесть.
Вот — пробужденные — они идут, как тучи,
Их взоры и сердца — суровы и могучи,
Горящие уста гласят за вестью весть, —
С восхода на заход, сквозь гул и гром железа,
Идут, упорные, глася победный час.
Нет, не умножатся могилы Пер-Лашеза,
Могилу первую мы выроем для вас!
Мы всякого судью с презреньем отметаем,
Нас обвинения и кары не смутят, —
Нам время судия, и, праведны стократ,
Мы пламенно идем навстречу вражьим стаям;
Нам больше не знавать застенков и оков.
Мы на весы кладем свинцовый груз веков,
И мощь рассудит нас, рассудит нас терпенье,
Рассудит истина; снарядам никаким
Не превратить нас в прах, не превратить нас в дым, —
Отныне будем мы владыками сражений!
1932
Перевод Д. Бродского
«Встречая ночь…»
* * *
Встречая ночь,
В одежды скорби кутаются дали.
Эй, призраки базаров, сгиньте прочь,
Вернув кладбищу прах изъеденной морали!
И ваши имена, чья древность — напоказ,
С себя сорвите вместе с головами, —
Мне нечего наследовать у вас,
Вам — завещать идущему за вами.
О круглая земля! Страданием казнима,
Варшава ли, Нью-Йорк — во всех приделах света —
От Вильны и Москвы до Иерусалима,
Как старые камеи, носишь гетто!
1932
Перевод В. Слуцкого
«Ночь надвигается. Просторы синевы…»
* * *
Ночь надвигается. Просторы синевы
Уже становятся и немощны, и нищи.
Несите, призраки базаров, на кладбище
Останки истины, прожившейся вдовы!
Старинные свои забудьте имена,
Сорвите маски с лиц, скопцы и маниаки:
Мне нечего от вас наследовать во мраке,
Вам нечего приять во мраке от меня!
О, круглая земля!
В тоске невыразимой
Ты гетто на себе, как темную камею,
От Франкфурта несешь до Иерусалима,
От Иродовых дней до дня Варфоломея.
1932
Перевод Д. Бродского
«Древней надгробных плит обугленные лица!..»
* * *
Древней надгробных плит обугленные лица!
Еще вы бродите средь звездной синевы,
Как средь навозных ям; еще ваш вечер длится, —
Схоластику, как кость, еще грызете вы!
Не выше ворона ваш хилый ум взлетает,
Как ворон, смрадную раскапывает гниль.
Еще раз и еще, юродивая стая,
Цветистой формулой Каббалы щегольни!
Уже царить в сердцах развалины не властны.
Грошовой истине сетей не разостлать.
Нарежьте же ее, софисты и схоласты,
Насытьте ею плоть, сгоревшую дотла!
1932
Перевод Д. Бродского
ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ
ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ
1
И день и ночь в раздумье оснежённом
Всё ждет тайга, когда броней экспресс
Загромыхает гулко по уклонам,
Багровый дым держа наперевес.
И, прижимаясь к небесам морозным,
Тоскуют дни и ночи напролет
По сменам зорь, по циферблатам звездным
Громады гор, закованные в лед.
И тишина прозрачная такая,
Что слышно за версту хрустение сучков,
Когда, подстреленный, в чащобу, спотыкаясь,
Уходит зверь унять струящуюся кровь.
Но к исступленному составу вихрем рвется
В тоске, вскормленной сопками, тайга,
Когда он медным горлом разревется
И дым прощальный бросит на снега.
Она манит красой пестрополосой,
Камку и бархат мечет под колеса
И вьюгами гудит средь пустырей:
«Экспрессы, возвращайтесь поскорей,
Чтоб вызволить меня из дремы хмурой
И первозданность соскрести с меня».
Расперты мощью берега Амура,
Он продвигается упорней день от дня
К золотокованым подножиям Хингана.
«Не мешкайте в путях,
Ждут горы-великаны.
Густейший мед — в набухнувших грудях,
Звончайшим золотом расперты жилы.
Есть у меня родник:
Кто, сумрачный и хилый,
К нему хоть раз приник,
Тому чудесное дарует исцеленье, —
Ужели только страждущих оленей
Целить ему назначено вовек?»
2
К трясине облако нисходит золотое
И окунается в зеленые настои;
Туманы ржавые кочуют вдоль озер,
Толчется мошкара над буйною осокой.
Но солнце в небесах вздымается высоко,
Стеклом расплавленным струится кругозор.
Кружитесь, ветры!
Солнце, полыхай!
Дыханьем жги, мороз, морщинистые лица,
Вливай нам силу в грудь, пылающий мороз!
Идет к тебе, тайга, народ омолодиться,
Идет разворошить тебя из края в край,
Исполненный надежд и рвенья;
Он тоже внял движенью звезд,
Божественной премудрости оленей:
С высоко поднятою головой
Идет к тебе, тайга, громадой боевой, —
Не по глухим тропам
В неведомые дали
Бредет, тая печаль и страх, —