корчагинского мужества и меньше всего – „интеллигентской“ истерии, при которой есть и „цепкий ад“, и „Моисей сияющим жезлом“, и волшебные сны и другие вещи, а „социализм“, „Москва“, „Мадрид“ перечисляются лишь в скороговорке» (АДК). О предстоящем 6 окт. 1937 г. чтении поэмы автором на вечере в Политехническом музее сообщали «Веч. Москва» (1937, 4 окт.) и ЛГ (1937, 5 окт.) Первый по времени зафиксированный отзыв о поэме – дневниковая запись А. Афиногенова от 26 сент. 1937 г., сделанная, вероятно, сразу после прочтения поэмы в Зн: «Поэма Кирсанова об умершей жене. Есть очень хорошие, подлинно поэтические места, когда по-настоящему сжимается горло от слез, – но, например, вся сцена с маузером, по-моему, надуманна, и странно, почему так показалось, знаю, что Кирсанов беспартийный, и откуда при нашей строгости – у него маузер? (Револьвер у Кирсанова, как и у Маяковского, действительно, был, о чем поэт дважды упоминает в ЧП – Э. Ш.). А если есть – нелепо разобранный бросать в воду, лучше уж едать кому надо. <…> Любовь к Клаве, – эту Клаву я знал и видел несколько раз невысокая блондинка, мило щебетала разные слова, – но теперь, в поэме, она вырастает, ее образ делается строгим, поэтическим; он совсем не вяжется с той, которую я знал как жену Кирсанова, но это образ впечатляющий, и предметно видишь, как поэзия может облагораживать самое простое, подымать его и расцвечивать…» (Афиногенов А. Дневники и записные книжки. М., 1960. С. 416–417). Критики единодушно оценили поэму как большое достижение Кирсанова. «Поэзия Семена Кирсанова была безлюдна. Холодные ее пространства лежали ненаселенные, необжитые, не согретые человеческим дыханьем. <…> Людей Кирсанов писать не умел. <…> И вот он пришел, этот человек. Он ворвался в поэтический мир Кирсанова, разметав его стихотворное хозяйство, сломав привычные ритмы, чтоб заговорить о себе, сбиваясь и торопясь, почти бессвязно, но взволнованно, до конца искренне и правдиво, голосом не воображаемых и мыслимых, но действительно пережитых чувств. Этим первым человеком кирсановского творчества стал сам поэт. Большое, глубокое личное переживание, смерть любимой, горе, захлестнувшее поэта, его просветленный и страстный выход к жизни, к радости, к действию открыли родники новой для него, прозрачной и трепетной лирики. <…> В „Твоей поэме“ Кирсанов впервые не изображает, а непосредственно передает человеческие чувства. Только такой и может быть лирика. <…> Кирсанов создал большую, значительную вещь» (Бачелис И. «Твоя поэма» // КПр; 1937, 29 сент.). «„Твоя поэма“ – вещь спорная. Некоторые товарищи говорят, что не нужно было Кирсанову браться за столь узкую индивидуалистическую тему. Мне думается, что наряду с той большой полезной работой, которую Кирсанов ведет в области оперативной газетной поэзии, вполне законно и обращение к лирической теме, которая положена в основу „Твоей поэмы“. Разрешение трагического конфликта, лежащего в основе сюжета этой вещи, безусловно оптимистично. Оптимизм этот естественный, искренний, ненатянутый. Обращение Кирсанова к классическому лермонтовскому строю стиха в этой поэме – тоже, на мой взгляд, явление для него, Кирсанова, положительное, говорящее об отходе его от формалистических увлечений и изысков» (Тарасенков А. На поэтическом фронте // Зн. 1938. № 1. С. 262). «„Твоя поэма“ Кирсанова – произведение глубоко лиричное. Эмоциональная от первого до последнего своего слова, она является по существу большим лирическим стихотворением. <…> Ясность и глубина содержания сказались и на изобразительных средствах „Твоей поэмы“. В ней нет и тени трюкачества; инверсию, ритм, сложную рифму, неологизмы Кирсанов употребляет с большим тактом…» (Кедрина 3. Об учебе у Маяковского // Окт. 1938. № 1. С. 234). «Большая радость, когда вдруг открываешь для себя нового поэта. Еще радостнее, когда ты давно знал поэта, давно и упорно его не любил и не воспринимал и вдруг, открыв журнал, видишь его вещь, непохожую на всё предыдущее, вещь, глубоко волнующую тебя и перевертывающую все твои привычные представления об этом поэте. <…> „Твоя поэма“ оказалась в целом проникнутой большой человечностью и берущей за сердце взволнованностью. Поэма, повествующая о смерти любимого человека, глубоко личная и проникнутая большим горем, она оказалась вещью отнюдь не узкой и не камерной. <…> Поэма построена как развернутый лирический монолог, как напряженная, страстная, местами захлебывающаяся речь человека, у которого большое горе. <…> Построив поэму исключительно на мужских рифмах, Кирсанов намеренно ускорил ритм поэмы. Постоянная внутренняя рифмовка, рифмы, зачастую перенесенные из конца вглубь строки, так цепко связывают строки одну с другой, так переплетают их, что вся поэма кажется одним напряженным периодом. <…> „Твоя поэма“ везде вызывает оживленные споры и самые разноречивые оценки. Больше того, даже людям, принявшим и полюбившим поэму в целом, многое в ней мешает <…>; но несомненно одно: это сила и глубина чувства, заложенного в поэме. Кирсанов показал своей поэмой, что он поэт большой страсти» (Симонов К. Настоящее начало // ЛГ. 1938, 15 марта). «И когда уже больше десяти лет назад появилось первое произведение Кирсанова, принятое безоговорочно, – „Твоя поэма“, когда оно ударило по сердцам своей неприкрытой и ничем не прикрашенной правдой, своей личной болью, – уже тогда было ясно, на что способен поэт. На что способен и чего он должен достигнуть» (Антокольский П. На подступах к трагедии // ЛГ. 1947, 13 дек.).