Вместе с другими футуристами Каменский стал активным участником наглядной революционной пропаганды. На улицах Москвы он расклеивал свой «Декрет о заборной литературе, о росписи улиц, о балконах с музыкой, о карнавалах искусств», предлагая «мастерам искусств» взяться за роспись заборов фасадов, стен, тротуаров, за чтение стихов на улицах и площадях. «Декрет» призывал поэтов:
После нескольких подобных выступлении поэты-футуристы перенесли свою деятельность в «Кафе поэтов», одним из организаторов которого был Каменский. Он постоянно выступал там с чтением своих стихов вместе с Маяковским, Бурлюком, Есениным и другими поэтами тех лет.
В первые пооктябрьскне годы Каменский тесно связан с Маяковским. В 1918 году он сотрудничает в издании «Газеты футуристов», где и был напечатан «Декрет о демократизации искусств». Вместе с Маяковским он выступал 16 марта 1918 года в Политехническом музее на утреннике, посвященном революционной поэзии. Маяковский привлекает Каменского и к участию в «Революционной хрестоматии футуристов» – «Ржаное слово», вылущенной к первой годовщине Октябрьской революции. На коллегии Нарком проса Маяковский предлагал в 1920 году осуществить в Октябрьскую годовщину постановку пьесы Каменского «Стенька Разин», наряду со своей «Мистерией-Буфф».
В 1918 году Каменский был избран первым депутатом писателем в Московский городской Совет депутатов. Об этом временя вспоминал Луначарский: «Я помню тот зимний вечер, когда мы по сугробам – я, в то время нарком по просвещению, и Маяковский… шли с одного из таких собраний, где Маяковский, Бурлюк, Каменский и некоторые другие с успехом читали свои стихи. „Мне очень понравились стихи Каменского“, – сказал я. „Вася чудесный, парень, – ответил Маяковский, – я считаю его лучшим современным поэтом (помолчал). После себя, конечно. (Опять помолчал и прошел по снегу несколько шагов своими длинными ногами.) Только он другой. Весельчак, гармонист, песельник (новая маленькая пауза). Но конечно – будетлянин“».[37] Эта оценка Маяковским творчества Каменского лишний раз свидетельствует о тех творческих связна, которые сближали обоих поэтов.
В 1919 году, как сообщает в своей биографии Каменский, он, «выступая в качестве культработника в Южной Красной Армии, попал к белым и был, как „страшный большевик“, засажен в белогвардейскую тюрьму в Ялте. После прихода в Крым красных уехал на Кавказ».[38]
По возвращении в Москву Каменский предпринимает издание своего журнала. Первый (и единственный) номер его под названием «Мой журнал» вышел в феврале 1922 года. Каменский писал в нем: «Да, я верю, чую. Я не принадлежу себе. Нет. Я весь в общем зареве кузнецов нового мира».
Журнал предварялся программным лозунгом: «Если воистину мы – впереди мира, то наше Искусство обязано быть изумляюще новым и расцветным без берегов». При всей «безбрежности» этого лозунга за ним стояло утверждение революционного новаторства, хотя характер этого новаторства представлялся Каменскому смутно.
Большую часть журнала занимала заумная поэма Каменского «Цувамма» и его собственные очерки («Что такое буква?»), а также статьи о самом поэте. В статье С. Фрида под громким названием «Пушкин – Лермонтов, Маяковский – Каменский» утверждалось, что «Василий Каменский не знает будней, у него свой замечательный календарь, где все страницы отштампованы красным». А в статье Б. Корнеева «Поэт Великого Пролома» Каменский назван был «поэмным Стенькой Разиным», «вечным искателем и звонарем молодости». Таким «звонарем молодости» представлялся Каменский современникам, и таким стремился он быть и в своих собственных глазах.
Луначарский рассказывает, что Каменский «стал известен и Владимиру Ильичу, которому его поэзия нравилась». При этом Луначарский передает следующий эпизод: «Как-то раз Василий Васильевич шел по лестнице в какой-то театр, где он должен был выступить со стихами. Оказывается, что там должен был выступить в Ильич. Оба встретились на лестнице. Владимир Ильич ласково глянул на поэта и сказал: „Здравствуйте, середнячок“. Сказал и прошел мимо… А поэт остолбенел. Он стоял с выкатившимися глазами и беззвучно шевелил языком во рту: „Середнячок? За что же он меня эдак-то?“ Весь вечер Каменский был не в духе. Но ему повезло. При разборе шапок опять встретился с вождем и бросился к нему: „Владимир Ильич, как же это вы? За что же это вы? Что же я за середняк? Разве я застрял между меньшевиками и большевиками? Или вы думаете – я болтаюсь между революционерами и обывателями? Я – человек твердых убеждений, я советский человек, я – бунтарь, я подлинный левый. Мне хочется, чтобы вы никогда не сомневались в этом“. Теперь уж Ильич смотрел на поэта удивленными глазами. Наконец он понял и захохотал: „Так разве же я про ваши убеждения? Это мне товарищ Свердлов сказал, что у вас хозяйство середняцкое на Урале“. Каменский хлопнул себя по лбу: „Вот оно что! А мне невдомек. Никто меня не называл так“. И разошлись, крепко пожав друг другу руки».[39]