Песня Сильвии:
Но не сирены – соловьиДрузья верны, друзья верныИ не покинут в горе нас,Светить нам будут в бурный час,Как маяки для кораблей,Как звезды в глубине ночей.Вода сияет, бьет вода,Сижу я с пряжею над ней.Вот сердце друга моего,Заштопать сердце мне дано,Чтоб вновь сияло и цвелоИ за собой вело, вело!
НАЧАЛЬНИК ЦЕХА:
Избрали греческие имена синьоры,Ушли из города, засели в замке,Поэзию над смертью развелиИ музыкой от дел нас отвлекают.То снова им мерещится любовь,Наук свободных ликованье,Искусств бесцельных разговорИ встречи в зданиях просторных.Но непокорных сдавим мы,Как злобной силы проявленье.Скульптор льет статую,Но твердо знаем мы —В ней дух живет его мировоззренья.Должны ему мы помешатьИ довести до исступленья.Поэт под нежностью подносит нам оскал,Под вычурами мыслью жалит,А музыкант иною жизнью полн,Языческою музыкой ласкает.Ты посмотри, они бледныИ тщетно вырожденье прикрывают.В одежды светлые облачены,Змеиным ядом поражают.
ЮПИТЕР:
Меркурий, что видишь ты?
МЕРКУРИЙ:
Я вижу девушку в листве струистой.Она готовится купаться в вихре светаИ с ней стоит толпа несчастных гномов.
ВЕНЕРА:
Ты зол на них, Меркурий,Хоть век твой наступил,В моем пребудут веке.
ЮПИТЕР:
Неподчинение судьбе карается жестоко.
ВАКХ:
Я подкреплю их силой опьяненья.
АПОЛЛОН:
Искусства им дадут забвенье.
ВЕНЕРА:
Любовниками истинными будут.
Статуи прохаживаются. Одни идут гордо и […]. Другие печально. Венеру ведут под руки Вакх и Аполлон, она идет, пошатываясь и опустив голову. На лужайке музы исполняют простонародные песни и пляски. Актеры снимают маски. Видны бледные лица. В зале шум. Тептелкин вскакивает:
«Нам опять показали кукиш в кармане!»
Июнь 1925
Ворон
Прекрасен, как ворон, стою в вышине,Выпуклы архаически очи.Вот ветку прибило, вот труп принесло,И снова тина и камни.И важно, как царь, я спускаюсь со скалИ в очи свой клюв погружаю.И чудится мне, что я пью ясный сок,Что бабочкой переливаюсь.
Январь 1926
На крышке гроба Прокна…
На крышке гроба ПрокнаЗовет всю ночь сестру свою.В темнице Филомела.Ни петь, ни прясть, ни освещатьУже ей в отчем доме.Закрыты двери на запор,А за дверьми дозоры.И постепенно, день за днемСлова позабывает,И пеньем освещает мракИ звуками играет.Когда же вновь открылась дверь,Услышали посланцы,Как колыханье волн ночных,Бессмысленное пенье.Щебечет Прокна и взлетаетВ лазури ясной под окном.А соловей полночный таетНа птичьем языке своем.
1926
И снова мне мерещилась любовь…
И снова мне мерещилась любовьНа диком дне.В взвивающемся свисте,К ней все мы шли.Но берега росли.Любви мы выше оказались.И каждый, вниз бросая образ свой,Его с собой мелодией связуя,Стоял на берегу, растущем в высоту,Своим же образом чаруем.
1926
Над миром рысцой торопливой…
Над миром рысцой торопливойБегу я спокоен и тихКак будто обтечь я обязанИ каждую вещь осмотреть.И мимо мелькают и вьются,Заметно к могилам спеша,В обратную сторону тениКогда-то любимых людей.Из юноши дух выбегает,А тело, старея, живет,А девушки синие очиЗа нею, как глупость, идут.
1926
В стремящейся стране, в определенный час…
В стремящейся стране, в определенный часСебя я на пиру встречаю,Когда огни заетигнуты зарейИ, как цветы, заметно увядают.Иносказаньем кажется тогдаНочь, и заря, и дуновенье,И горький парус вдалеке,И птиц сияющее пенье.