Пусть сырою стала душа моя…
Пусть сырою стала душа мояПусть земным языком в теле бродит.Ветер убил и смялРозы в моем огороде
Но еще встал на зареНо еще вдыхаю запах солнцаВчерашнее солнце в большой дыреКончилось.
С Антиохией в пальце шел по улице…
С Антиохией в пальце шел по улице,Не видел Летний сад, но видел водоем,Под сикоморой конь и всадник мылятся.И пот скользит в луче густом.
Припал к ногам, целуя взгляд Гекаты,Достал немного благовоний и тоски.Арап ждет рядом черный и покатыйИ вынимает город из моей руки.
Намылил сердце – пусть не больно будет…
Намылил сердце – пусть не больно будетПоцеловал окно и трупом легВ руках моих Песнь Песней бродитО виноградной смуглости поет.
Еще есть жемчуга у черного ЦейлонаВ Таити девушки желтее янтаряНо ветер за окном рекламу бьет и стонетЗовет тонуть в ночных морях.
В соседнем доме свет зажгли вечернийЕще не верят в гибель синих днейНо друг мой лижет руки нервноИ слушает как умолкает сад во мгле.
Снова утро. Снова кусок зари на бумаге.Только сердце не бьется. По-видимому, устало.Совсем не бьется… даже испугалсяУпал.
Стол направо – дышит, стул налево – дышит.Смешно! а я не смеюсь.Успокоился.
Бегает по полю ночь…
Бегает по полю ночь.Никак не может в землю уйти.Напрягает ветви дубПоследним сладострастьем,
А я сижу с куском Рима в левой ноге.Никак ее не согнуть.Господи!
III
Каждый палец мой – умерший город…
В.Л.
Каждый палец мой – умерший городА ладонь океан тоскиМожет поэтому так мне дорогиРуки твои.
В соленых жемчугах спокойно ходит море…
В соленых жемчугах спокойно ходит море —Пустая колыбель! Фонарь дрожит в руке…Снега в глазах но я иду дозором,О, как давно следов нет на песке.
Уснуть бы здесь умершими морями.Застывший гребень городов вдыхать.И помнить, что за жемчугом над намиДругой исчезнул мир средь зелени и мха.
Возлюбленная пой о нашем синем домеВдыхай леса и шелести травойТы помнишь ли костры на площади огромной,Где мы сидели долго в белизне ночной.
Спит в ресницах твоих золоченых…
Спит в ресницах твоих золоченыхМой старинный умерший сад,За окном моим ходят волны,Бури свист и звезд голоса,
Но в ресницах твоих прохлада,Тихий веер и шелест звезд.Ничего, что побит градомЗа окном огород из роз.
Упала ночь в твои ресницы…
В.Л.
Упала ночь в твои ресницы,Который день мы стережем любовь;Антиохия спит, и синий дым клубитсяСреди цветных умерших берегов.
Орфей был человеком, я же сизым дымом.Курчавой ночью тяжела любовь, —Не устеречь ее. Огонь неугасимыйГорит от этих мертвых берегов.
Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собою…
Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собоюНебесный океан наш томный, синий сад,Но так же нежны у тебя ладони,Но так же шелестят земные небеса.
Любовь томит меня огромной, знойной птицей,Вдыхать смогу ль я запах милых рук?Напрасно машут вновь твои ресницы,Один останусь с птицей на ветру.
Опять у окон зов Мадагаскара…
Опять у окон зов Мадагаскара,Огромной птицей солнце вдаль летит,Хожу один с зефиром у базара,Смешно и страшно нам без солнца жить.
Как странен лет протяжных стран Европы,Как страшен стук огромных звезд,Но по плечу меня прохожий хлопнул —Худой, больной и желтый, как Христос.
Камин горит на площади огромной…
Камин горит на площади огромнойИ греет девушка свой побледневший лик.Она бредет еврейкою бездомной,И рядом с нею шествует старик.