Так у ворот, на лавочке один,
Скончав обед, досужною порою
Федот сидел с открытой головою,
И дочку он в руках своих держал,
И ласки пел девчонке-замарашке,
Сам в плисовых и в ситцевой рубашке...
И тут его бродяга наш застал.
«Эх, молод ты! не по тебе работа!
Силенки, чай, не хватит? иль займешь!..»
— «Да ты скажи, берешь иль не берешь,
А сил занять — уж не твоя забота,
Увидишь сам...»
— «Ну, ну, ступай, добро,
Вот прямо всё, к Холмам...»
— «Найти сумеем!»
— «Укажут там... А кликать?..»
— «Алексеем
Матвеевым».
Цена ж на серебро
Была рублей... наверно положений
Не знаю я, но медными с сажени
Он за двадцать и более считал.
Пришел в Холмы, и там ему приказчик
Вручил чурбан и молот, да образчик,
И место где, с камнями, показал...
И горячо, и бойко, так что любо,
Застукала Алешкина рука.
Работа шла, спорилася сугубо,
Вольна, ценна, в новинку и легка!
Часы труда так быстро пролетели!
Алешка встал, пошел; пристал к артели
Работников ближайших в тот же день.
Их было семь — всё больше деревень
Окрестных; но в числе том было трое
Нетутошних, инакого покроя;
Другая речь, и розная у всех.
«Отколева? — спросил один из тех,
Так худенький, невзрачный, востроносый,
Лет двадцати, такой беловолосый, —
Отколева?»
— «Да из-под Вязников.
Владимирский»...
— «Далече ль?»
— «Будет со сто»,
«Давно ль?»
— «Дней семь».
— «По паспорту иль просто?»
— «Так, сам собой, пошел да был таков».
— «Что ж, плохо, знать?»
— «Да так, житье постыло.
А ты отколь?»
— «Ну, я издалека,
Елабужский, починка Бугорка»...
— «По паспорту?»
— «Нет, — чтоб уж вправе было,
Так почитай, что я и сам бежал:
Наш голова за что-то осерчал
И посадить грозил на хлеб и воду
Дней на сорок. Я тягу; прямо в лес.
Вот с той поры и коловодит, бес!»
— «Так вот оно! Давно ли?»
— «Близко году».
— «И ладно всё?»
— «Сходило с рук пока,
Да скучно, брат. Хожу один; тоска;
И хоть опять на родину вернуться!»
— «Что скоро так? Дай вместе оглянуться!
Вдвоем-то нам чего не перемочь?
Набьем мошну, и выждем мы погодки»...
— «С товарищем? Пожалуй; я не прочь:
Ведь мы с тобой почти что одногодки!»
— «Как звать тебя?»
— «Меня? Матвей Сухих,
А по отцу родному Алексеев».
— «Ведь будто тезка! Сам, брат, я Матвеев,
Да, Алексей! Ну, а вон тех, других?»
— «У нас у всех здесь прозвища предивны:
По городам уездным нас зовут
Рабочие. Как раз услышишь тут:
Елабуга, Дорогобуж и Ливны,
Моршанск... Вон тут из Ливен мужичок,
К нам передом, раздвоена бородка,
Приземист, рыж... Ведь он и сам утек
От своего подальше околодка:
Безладицу, напасть им от опек
Послал господь. Он, бойкого десятка,
Достань билет фальшивый для порядка,
Да и уйди!.. Хороший человек!
Он в пристанях весною перегрузкой
Всё промышлял... Куда в работе дюж!»
К ним подошел тогда Дорогобуж,
В рубашке белой, шапке белорусской,
Худой, больной, безвременный старик,
Плешивый лоб, зуб редкий, кроткий лик.
— «Что, дедушка, ведь нашего он поля, —
Сказал Матвей, — своя пригнала воля»...
Тут спросы вновь, как водится, пошли
О том о сем, да из какой земли.
— «Ты здесь зачем? — спросил его Алешка, —
Иль камни бьешь? Вот, чай, наколотил!..»
— «Не смейся, брат! Набил себе немножко,
Елабуга намедни пособил...
Ведь дома что? Кто подати заплатит?
Семью корми; дочь замуж снаряжай;
А там глядишь — везде неурожай,
Когда и так земли на квас не хватит!
Ну и пойдешь деньжонок добывать!»
— «Без спросу, что ль, иль старшим объявился?»
— «Когда без спросу! у беды спросился!
Да долго здесь не стану работать,
Сажень свою покончу — и вернуся,
Что б ни было: накажут — повинюся!
Эх, горюшко, ты горюшко мое!
Куда уж нам плохое, брат, житье!..»
— «Ну, полно вам, пойдемте-ка к артели, —
Сказал Матвей, — уж там обедать сели:
Вишь, кашевар на нас свои глаза
Эк выпучил, чувашская коза!..»
3
Грешную землю своей благостынью
Щедро тем летом господь посетил,
Добрым ненастьем и мягкой теплынью
Жгучее вёдро надолго сменил!
Ясными днями прошла сенокоса,
Громкая дружно скончалась гульба...
В дождь и овсы, и гречиха, и просо —
Все поднялись яровые хлеба!..
Новую зелень растит луговина,
Много грибов показалось в тени...