«Скупая тишина — голодный скряга…»[21]
Скупая тишина — голодный скряга.
Летящие над городом поезда.
От бьющихся колес вздрагивать —
Переплетенных стрелок сталь.
Ломая мрак, как бурелом копытом
Ломает перепуганный конь,
Пролететь над хребтами перебитыми
Крыш на семафорный огонь.
А потом вниз, в зев бреши,
В четырехугольную пасть.
Там, за окнами запотевшими,
Звезды захотели упасть.
А когда тишина под землею
Захлебнется гулом, точно водой,
Бросится скачущими перебоями
Сердце в перегонки с туннельной стеной.
«Камень — нем, а память камень…»
Камень — нем, а память камень,
Немая глыба тяжелых строк.
Всклокоченный дым и низкое пламя,
Память! — неизлечимый ожог.
Никогда не забыть. Никогда не высказать.
Не поднять под тяжестью плеча.
И только знать, что близко, близко
Последний, непреодолимый час.
А после смерти все вспомнить наново.
А после смерти не болит плечо.
И пусть над гробом звенит неустанно
Веселой чечетки четкий чок.
«Недостроенных лет почерневшие стропила…»
Недостроенных лет почерневшие стропила,
Известка просыпанных дней.
Облаков вздувшиеся жилы
В фосфорическом гнилом огне.
Дождь ослеп и бьется в испуге
Кликушей о красный кирпич.
Если б стянуть этот мир подпругой
И дубленым ремнем скрепить!
О как дышат бока от бега —
Это не конь, это целый табун.
После гололедицы тающим снегом
Прижечь разодранную губу.
Но топор туп и подковы сбиты.
Опоенный конь. Недостроенный дом.
И сердце мое под копытом,
Как кровоподтек под бинтом.
«Рогожей прелою покрыта конура…»[22]
Рогожей прелою покрыта конура.
Как шерсть дворняжки войлочные тучи.
На мокрых сучьях косолапый страх
Плетет плетень паучий.
Я выползу на грязный двор.
Мне мир покажется загнившей лужей.
И ночь, взглянувшая в упор,
Затянет тьмою горло туже.
Запомнят уголья-зрачки
Ржаной и ржавый месяц над собою.
И кисть раздробленной руки
Услышит сердца перебои.
А к утру неуклюжий труп
Вспугнет тревожные шаги прохожих.
И будет биться на ветру
Мой саван — прелая рогожа.
«Скученных туч нависшая скука…»
Скученных туч нависшая скука,
Вылущенной тоски оскал.
Не посох — клюка и сухие руки
И содранная кожа у виска.
Белый воск на лбу и бинт засален.
Зачитанные дни от доски до доски.
Не высушит весна солнцем сусальным
С прошлого года неубранных скирд.
Стужа и проголодавшийся омут.
Тучный и тусклый навес туч.
Я знаю, что сердца нету дома
И что скука не спит на посту.
«Небо — захлестнутый капкан лучей…»
Небо — захлестнутый капкан лучей —
Чертеж, вычерченный тушью.
Бьется на отсвечивающей свече
Оплывшее удушье.
Отмеченный, чугунный час,
Чугунных глаз запаянные ресницы,
Покат косой тяжелого плеча
И накипь губ — о, не молиться,
О, не кричать — дым на земле.
Чужой костер: там дым так легок,
И зависть — мой зачерствелый хлеб
Шершавая молитва Богу.
А на руке выжженный след.
Не зарубцевать память плетью,
Не выбрить на выцветшей земле
Слипшуюся шерсть тысячелетий.
«Мне кажется, что я прокаженный…»