«О музыке со мной не говори…»
О музыке со мной не говори,
Открой глаза и в данный мир смотри —
На берегу реки лежит песок,
И, как пустая башня, день высок,
Вдали колеблется и дышит рожь —
Но счастья ты не примешь, не поймешь.
Волною странною взлетает звук, —
Так птица вырывается из рук,
Так звезды падают, вот так
Развертывается суровый мрак,
И ты, глухонемой, закрыв глаза,
Ты ждешь, чтоб раскаленная гроза
Тебя бы уничтожила, сожгла,
Чтоб музыкой ты выгорел дотла.
«Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон…»
Всё — книги, доблесть, совесть, жизнь и сон
Сквозь влагу лжи, как водоросли в тине,
Бесцельно тянутся в струистый небосклон
В напрасной жажде синей благостыни.
Их ветер солнечный убьет, звеня,
Они умрут от воздуха и света.
Людская речь — немая тень огня,
Немая тень струящейся кометы.
О мысль моя, тебе просторней здесь, —
Что из того, что ты ведома ложью?
Ты все равно не сможешь перенесть
Свою любовь к воздушному подножью.
«Не на подушке, нет, лежит на плахе голова…»
Не на подушке, нет, лежит на плахе голова
И я лежу, из глубины, из мира вынут.
Взлетают, точно пар, слова,
И падают, как снег, и черным снегом стынут.
И вижу я сквозь мошкару земных обид,
Сквозь суету — мою земную повесть,
И обжигает зрячий стыд
Мою, уже давным-давно слепую, совесть.
В эфирном прахе, в недоступной вышине
Звенит земля небесным отголоском,
И ночью безнадежно мне
Дышать и прятаться в моем пространстве плоском.
Сон («Мне снился сон, отчетливый и злой…»)
Мне снился сон, отчетливый и злой, —
Я знал, что сплю, но вырваться не смел.
Казалось мне, что я оброс корой,
Как дерево, хладея, онемел.
Корнями скользкими впился в песок
И в странной неподвижности своей
Я чувствовал, как горький сок
Бежал, густея, вдоль слепых ветвей.
Единственный набух и вырос плод
И на землю упал, и семена,
Проросши, дали безобразный всход,
В котором жизнь была отражена.
И поутру, когда пришел рассвет,
Я знал уже, что мне пощады нет.
«У порога холодного рая…»
У порога холодного рая,
Отбурлив и отплакав, земля
Расцветает, как роза большая
На зеленой верхушке стебля.
Но эфирный мороз обжигает
Лепестки голубого цветка.
— Господи, кто же не знает,
Как бессмертна земная тоска!
«Я с ужасом и завистью смотрю…»
Я с ужасом и завистью смотрю
На розовую впадину ладони,
На линию необычайной жизни,
Лежащую вот здесь передо мной.
И это я — смеюсь, горю, люблю,
Живу и плачу, и ласкаюсь,
И вижу то, чем кончится, и то,
Что впопыхах я в жизни не заметил.
Мне страшно оттого, что эта жизнь
— Моя — как будто прожита не мною,
Как будто мой двойник, и злой, и темный,
Прошел слепым сквозь зарево огня.
«Я долго шел один пустой дорогой…»
Я долго шел один пустой дорогой.
Две черных колеи змеились предо мной.
Я долго шел, и небосвод отлогий
Примкнул к земле, холодной и немой.
Переползли за край земные змеи,
Но я отстал, не смея перейти.
Сгущаясь и внезапно холодея,
На полпути вдруг опустилась ночь.
Я протянул мои слепые руки,
Я слушал темноту, я долго ждал,
Но вязкий мрак остался неподвижным,
И ни одной звезды не расцвело.