Как невыгодно для парада:
По Дворцовой площади — дождь!
И текут щиты на фасадах,
И подплыл пролетарский вождь
Чем-то липким.
И мокнут флаги,
И преступно ползут следы —
По плакатам,
тряпью,
бумаге —
Как по плахе бубновый дым!
Силуэты уже безглазы,
Но годятся пугать ребят.
В мокрый камень грохая разом,
По Дворцовой грядёт парад.
А она больна и покорна,
Очи наглухо — ни окна!
Красной чернью что кровью чёрной —
По периметру окружена.
Вот сомкнутся — довольно слова —
Озвереют, сорвавшись с мест...
Но не смеют — ангел суровый
Так упрямо возносит крест!
«Что-то грустно, и снов не видно...»
Что-то грустно, и снов не видно.
Не дождусь рассвета и встану,
И надену свой старый свитер,
И уйду собирать каштаны.
Карий глянец косматых парков —
Ни за что ни про что награда —
Бесполезней царских подарков
И бездомней ветра и града.
Ах, невысохшие цыплята!
Пересмеиваются — кто подымет?
И толпятся стволы, как шляхта, —
В пышной щедрости и гордыне.
Разорившись, пустив по ветру
Горы золота, звон и пламя,
Ни единой не дрогнут веткой
Под калёными холодами!
Прорастая сквозь юг России
Из расстрелянных поколений,
Не допустят пасть до бессилья
Гефсиманских слёз и молений,
Не позволят забыть осанку,
Не изменят и не устанут.
Я за тем и приду спозаранку,
Я приду собирать каштаны.
«Где ты, княже мой?..»
Где ты, княже мой?
На каких нарах?
Нет, не плачу: ведь обещала!
Мои очи — суше пожара.
Это только начало.
Как ты держишься? (Нет, я знаю:
лучше всех!) О, взять бы за руку!
Занавеска зимы сквозная
Гонит-гонит ветра по кругу —
До отчаянья.
Изнемог воздух
На решётке оставлять клочья.
Засыпаешь ли?
Уже поздно.
Я приснюсь тебе этой ночью.
«Вот он над нами — их жертвенный плат...»
Вот он над нами — их жертвенный плат,
Мазаный кровью.
Выйди пророчить мор и глад —
Никто и бровью...
Стоит ли спрашивать, что тебя ждёт
На повороте?
Молча Кассандра чаю нальёт,
Сядет напротив.
Молча постелет, заштопает рвань,
Кинет на кресле...
Молча разбудит в бездонную рань
И перекрестит.
Нет ещё колера для твоего
Смертного флага.
Больно уж молод — да что ж, ничего!
Гож для ГУЛага.
«Сколько мне ни приходится смахивать снег...»
Сколько мне ни приходится смахивать снег
С беспризорных скамеек —
Но я не привыкну к вашей зиме,
Хоть иной не имею.
Я не стану убийцу отчизною звать —
И другой не желаю, и этой.
Не признаю ваш суд,
Не приму от раба благодать —
У раба её нету.
И любую облаву раскиньте — уйду,
И убейте — с пути не вернёте.
И подслушайте, что там —
В последнем бреду —
Всё равно не поймёте.
«Как бездарно ходит судьба...»
Как бездарно ходит судьба
Собирать оброк!
Двадцать пять годов без тебя —
Это первый срок.
Десять суток с тобою врозь —
Это срок второй.
Ну так что же третий,
Который не за горой?
Ведь не дольше первого,
И второго не голодней...
Отвори старушке:
Грешно смеяться над ней!
«От застолья выйти на холод...»
От застолья выйти на холод,
Захлебнуться тьмой и услышать
Бой часов и плетенье нитей,
Чей-то шорох и голоса...
Чёрный с золотом космос
Громоздится над нашей крышей,
Гривы спутаны у созвездий
И горят восторгом глаза.
Как над шаром стеклянным дети,
Позабыв дышать от волненья,
Тесным кругом сойдясь, глазея
Из-за худенького плеча —
Те, над нами, толпятся в небе,
Очарованы представленьем,
Так несхожим со всем на свете —
От кулис до взмаха плаща!
Ах, серебряные трубы,
Злые кони да птица кочет,
Плач у стремени, смерть и слава —
Порван занавес, не спустить!
Ни пощады никто не примет.
Ни антракта никто не хочет.
Хорошо ль мы умеем падать
С порыжелой землёй в горсти?