Одного характера с тяготением к наивности природы и тяготение Франса к наивности легенды или сказки. Средневековье влечет его простотой и свежестью народного творчества (сб. «Перламутровый ларец»). В «Книге моего друга», в «Пчелке» (сб. «Валтасар») Франс выступает убежденным сторонником детской сказки, сам воссоздает ее наивный аромат.
Но воскрешенные Франсом легенды — и похожи и не похожи на легенды средневековья. Он их пересказывает на свой лад, сюда тоже вторгается его ирония. Средневековые легенды влекут его благоуханием народной поэзии, но Франс выбрасывает из них все то, в чем сказалось религиозное мышление средневекового человека. Так переделывает он, например, легенду о святой Схоластике (сб. «Перламутровый ларец»), вкладывая в уста язычника Сильвануса слова о том, что душа святой, отказавшейся от земного счастья, после смерти жалеет об упущенных радостях и что розы на ее могиле выросли по воле Эрота, призывая людей предаваться наслаждениям, пока не поздно.
В рассказах и воспоминаниях 80-х — начала 90-х годов можно обнаружить у Франса и социальную иронию, нередко принимающую форму пародии. И в «Таис» и в «Преступлении Сильвестра Бонара» Франс не раз нападает на милитаризм, на ограниченность, тупоумие и своекорыстие пропагандистов войны. Их и в дальнейшем Франс, будет неустанно вышучивать и клеймить, — чем дальше, тем все более зло и едко. К этой же теме он обращается и в «Перламутровом ларце», где весь рассказ о знаменитой битве при Фонтенуа, приводимый в «Оловянном солдатике», доводит трактовку военной темы до резкого пародийного заострения, до ядовитого гротеска, дает уже почувствовать будущего автора «Острова пингвинов». В таком же гротескном тоне говорится о священнике в рассказе «Резеда г-на кюре», где откровенно пародируются жития святых (сб. «Валтасар»). Маленькие герои франсовских «воспоминаний» («Книга моего друга»), привлекающие автора своей детской наивностью и чистотой, вместе с тем служат проводниками франсовской разоблачительной иронии (в аналогичной роли выступают и простодушные герои вольтеровских философских повестей «Кандид» и «Простодушный», — кстати сказать, и французское имя Кандид буквально означает «чистосердечный», иначе говоря — опять-таки «простодушный»!). Свежесть детского восприятия помогает Франсу пародировать мир взрослых, социальную современность. Воспоминания о школьном уроке, посвященном «Последнему слову Деция Муса», заключают в себе пародию на учителя, бывшего монаха-францисканца, опьяняющегося военной риторикой, то есть бьет одновременно по двум врагам писателя: клерикалам и военщине.
Однако уже явственное у Франса 80-х — начала 90-х годов сатирическое отношение к буржуазной современности сочеталось в нем с отрицательным отношением к революции, что особенно чувствуется в сборнике «Перламутровый ларец». Здесь во многих рассказах идет речь о французской революции XVIII века, и Франс нередко с чувством симпатии или даже восхищения изображает не деятелей революции, а ее жертвы — французских аристократов («Мадам де Люзи», «Дарованная смерть», «Обыск»). Настороженное, недоверчивое отношение к революции надолго еще останется у Франса, постоянно вступая в борьбу со все нарастающим социальным недовольством писателя, со все нарастающей силой его социальной сатиры, со все крепнущей приверженностью гуманическим идеалам.
Многие черты, присущие художественно-прозаическому творчеству Франса 80-х годов, можно проследить и в его литературно-критических статьях, печатавшихся в периодической прессе и вышедших отдельным изданием в 1888 году под общим заглавием «Литературная жизнь».
В «Литературной жизни» обнаруживается и скептицизм, свойственный Франсу-художнику, и его жизнеутверждающий гуманизм, — и в лучших статьях жизнеутверждающее начало побеждает, заставляет служить своим целям и самый скептицизм.