Гермий
Да, вижу, в выборе я оказался прав,
Тебя, любимый гость, для дочери избрав.
Ведь ты и добр, и мудр на слове и на деле,
И твердо помнишь ты, что предки нам велели.
Что ж, если будешь ты и в жизни так хорош,
С отцом достойнейшим во всем ты будешь схож.
А Дафна, дочь моя, справляется умело
С трудом, положенным для женщины несмелой,
Из тех, что в тишине, под строгим полотном
Цветут и думают о муже лишь одном.
Всегда хорош союз достойного с достойной, —
Недаром же с лозой мы вяз венчаем стройный,
И к крепости вина бывает сладкий мед
Примешан. Но не раз напрасная влечет
Надежда, и в сетях неумолимых рока
Приходится тогда бороться нам жестоко.
Нет, лучше прямо я раскрою свой намек,
Чтобы не умножать смущенья и тревог!
Мечты безумные над дочерью нависли,
Больным дыханием ей помутили мысли.
Она бежит от глаз отцовских с этих пор,
Мне больше красотой не утоляя взор.
Молчит, и прячется, и плачет, — и похоже,
Что, бедную, ее недуг постигнул божий.
Каким-то демоном она покорена, —
То галилейский бог, его рука видна.
А этот мертвый бог, что властвует над нею,
Враждебен и любви и песням Гименея.
Не любит жизни он, ни пищи, ни вина,
И плоть бесплодная мила ему одна.
Есть женщина, — она ей повторяет вечно,
Что лучший из богов тот бог бесчеловечный.
Велением богов, пришлось недолго знать
Нам Пифию, твою достойнейшую мать, —
Зато их доброта явилась над другою —
Равно и глупою и старою каргою!
Но старику без сна сидеть не надлежит.
Пускай отрадный сон мне веки освежит.
Уж Веспер, ясный бог, для всех влюбленных милый,
Ты видишь, на закат склонил свое светило,
В жилье моем и ты вкушай спокойный сон.
Здесь тесным портиком ты будешь защищен
От сырости ночной. Большой косматой кожей
Льва нумидийского себе покроешь ложе.
То гостя Либика Циртейского мне дар.
Как Дафна родилась, в тот самый год товар
Привез он к эллинам — груз кости и коралла, —
Взяв шерсти за него и наших вин немало.
Гиппий
Ничто спокойного не потревожит сна, —
Ведь Дафна поклялась, что будет мне верна.
Гермий
Спокойно спи, мой сын. Пусть во врата из рога
Мечты беспечные к тебе летят от бога.
(Он уходит во внутреннюю дверь.)
СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Гиппий
На ложе дружеском смежил я взор, а мне
Все чудится, что я качаюсь на волне,
Все слышу весел плеск, что бьет по влаге плотной,
И в жалобе ветров поющие полотна;
Мне видятся моря, и синий край земли,
И баснословные чудовища вдали.
Мечта прекрасная, смущая беспрестанно,
Встает над кораблем, как будто из тумана,
И то с дельфинами затеет легкий пляс,
То выйдет на песок, — и вот зацвел сейчас
Под ней песок, она ж вдали уже маячит…
Вот что моя любовь и власть Эрота значит!
Зачем же старику поверю? Что бы мог
Против меня иметь тот галилейский бог?
И в долгожданный час, мой час золотокрылый,
Зачем ему лишать меня супруги милой?
Я богу юному не сделал ничего, —
Не трогал алтаря, ни самого его,
Не посылал жрецам суровым оскорблений
И не подглядывал таинственных молений
И черной трапезы среди ночных могил.
Его не знаю я. За что бы он казнил?
Но Дафна, вся в слезах, тоскует молчаливо, —
А в юном существе страданье нечестиво:
Подвластна красота Киприде лишь одной.
Однако вдвое нам дороже друг больной.
А может, я — виной той безысходной муке
И Дафна думает, что нет конца разлуке,
Забыв, что боги нас любовно охранят.
Когда исполним мы положенный обряд,
Обычай древности, завещанный отцами,
То боги сжалятся над чистыми сердцами.
Быть может, только я предстану перед ней,
И распрямится лук прекраснейших бровей,
И засмеется взор. О Зевса день лучистый,
Мне первым покажи невесты облик чистый.
О Артемида, будь ко мне добра! И ты,
Златовенчанная, храни мои мечты!