Африканские мотивы присутствуют в нескольких стихотворениях 1907 года («Невеста льва», «Озеро Чад»). Конечно, Гумилев еще далек в них от той реалистической, этнографической конкретности «Абиссинских песен» (1911) или некоторых стихотворений книги «Шатер», отразивших его личный опыт и личные впечатления. Но одно из африканских стихотворений той поры прославилось и стало в своем роде «визитной карточкой» Гумилева-поэта. Это «Жираф», проникнутый истинным, хотя и не самым глубоким лиризмом:
Не случайно именно это, такое яркое, стихотворение быстро стало объектом пародий – не всегда доброжелательных, как, например, принадлежащая гимназическому товарищу Гумилева Дмитрию Коковцеву:
Выход в 1908 году «Романтических цветов», совпавший с возвращением из Парижа, означал конец ученичества. Лучшие из стихотворений, написанные в конце 1907-го и в течение 1908 года («Волшебная скрипка», «Молитва», «Заводи», «Основатели», «Выбор», «Лесной пожар», «Ворота рая»), принадлежат уже к характерным и удачным образцам гумилевской лирики. В этих стихах нет ни брюсовского выспреннего напора, ни мистицизма, характерного для «младших символистов». Но было бы ошибкой сводить авторскую задачу к достижению холодного пластического совершенства. Гумилева теперь привлекает не «сверхчеловеческое» и не трансцендентальное, а человеческое, земное в его древней первооснове. Его увлекает мир сказки, притчи, красочного мифа. Издержки же поэтики проявляются в том, что в поэзии Гумилева в этот период все еще много наивной и поверхностной декоративности. И именно такие, не самые глубокие стихи иногда вызывали и вызывают наибольший читательский отклик.
Вот, например, один из шедевров раннего Гумилева – «Заводи»:
Здесь все достойно восхищения – и стиховое мастерство, и точность интонации, и глубина (а в то же время непосредственность) поэтической эмоции. Но это стихотворение не удостоилось и малой доли популярности, которую получил цикл «Капитаны» (1909) – обаятельный в своем роде поэтический аналог приключенческой беллетристики для юношества.
Вернувшись из Франции, Гумилев ведет активную литературную жизнь, прерываемую поездками в Абиссинию. Он постоянно бывает в квартире поэта Вячеслава Иванова на Таврической улице – на «Башне», где каждую среду собираются петербургские интеллектуалы. В 1909 году он участвует в основании литературно-художественного журнала «Аполлон».
Между тем как раз в эти годы русский символизм переживает глубокий кризис. В ходе дискуссий 1910–1912 годов, в которых участвовали Вячеслав Иванов, Брюсов, Блок, Андрей Белый, выяснилось, что само понятие «символизм» его ведущие участники понимали по-разному. Для Брюсова, Бальмонта, Сологуба это был лишь художественный метод, позволявший раскрыть тонкие, не поддающиеся рациональному описанию ощущения; для Иванова, Белого, Блока символизм был методом постижения тайн бытия, ключом к преображению мира. Многие мэтры символизма чувствовали исчерпанность символистской эстетики. Еще в большей мере это ощущали писатели символистского круга, дебютировавшие в 1905 году и позже.
В этой ситуации и Гумилев все больше ощущает необходимость отойти от наследия своих учителей, открыть новую, собственную страницу истории русской поэзии. В конце 1911 года возникает группа акмеистов и более широкое объединение – Цех Поэтов. Участниками Цеха, собиравшегося у Гумилева и Ахматовой в Царском Селе, были и поэты, не порывавшие с символизмом (например, близкий друг Гумилева Михаил Лозинский, впоследствии прославившийся как переводчик). На первом заседании Цеха был Александр Блок, появился и будущий великий футурист Велимир Хлебников. Одно время деятельным участником Цеха Поэтов был Николай Клюев, будущий основатель группы «новокрестьянских» поэтов. Авторы разного направления печатались и в издававшемся Гумилевым, Лозинским и Сергеем Городецким (в недавнем прошлом – символистом, соратником Вячеслава Иванова, а теперь – одним из двух, наряду с Гумилевым, «синдиков» Цеха Поэтов) журнале «Гиперборей».